|
Вкитайской провинции Далянь одна за другой строятся рыбоперерабатывающие фабрики огромной производительности. Каждая размером с город, с инфраструктурой, общежитиями, спортивными площадками. Перерабатывают они рыбу, выловленную в российских водах. Готовая продукция поставляется в Европу, Америку, Россию — в виде филе минтая, горбуши, трески.
Китайцы скупают российское сырье везде, где могут: в море и на аукционах, на Дальнем Востоке и в Мурманске; через японцев, корейцев, норвежцев… В южнокорейском Пусане за последние годы вырос огромный современный порт. Корейцы не пожалели средств, чтобы привлечь наших рыбаков: построили гостиницы, создали прекрасные условия для ремонта рыболовецких судов, покупок и отдыха. Даже дискотеку русскоязычную открыли. Или вот норвежцы, сворачивающие свои предприятия по переработке из-за сокращения квот на вылов трески в Северном море: они берут у наших рыбаков в Северном бассейне треску и гонят ее в Китай на переработку.
В итоге Китай, почти не имеющий своей сырьевой базы, стал лидером среди экспортеров переработанной рыбы и формирует цену на европейском рынке. А Россия, у которой много собственных ресурсов — выловленной рыбы, — наращивает импорт. Мы потребляем все больше не только китайского филе, но и жирной норвежской семги, выращенной на антибиотиках и добавках для увеличения веса. Контейнерами принимаем американский лосось. К нам идет пангасиус, которого голландцы начали разводить на вьетнамских фабриках, чтобы компенсировать недостаток белой рыбы в Европе. Теперь эта рыба, вес которой за полгода нагоняется до двух килограммов, оказалась Европе не нужна как слишком жирная и выращенная, опять же, на добавках и продается у нас — то под своим именем, то как «морской язык» или под другими названиями.
Пока чужие провинции расцветают на российском сырье, население Камчатки сокращается (за последние 15 лет — на сто с лишним тысяч человек). Пустеет Мурманск, другие прибрежные города и поселки. Шестнадцать российских рыбных портов находятся в удручающем состоянии.
Как стать полноценным сырьевым придатком
«В рыбохозяйственном комплексе две главные беды — это браконьеры и сырьевая направленность российского экспорта, — считает президент Ассоциации рыбодобывающих предприятий Приморья (АРПП) Дмитрий Глотов. — С одной стороны, браконьеры подрывают промысловый запас — наше конкурентное преимущество на мировых рынках. С другой стороны, отрасль неконкурентоспособна и никак не защищена. В результате Россия может остаться продавцом сырья без флота и переработки. Это пессимистичный сценарий, но он вполне реален».
Из 3,5 млн тонн рыбы, выловленных официально в 2006 году, примерно половина попала за рубеж. Браконьерское же сырье вывозится полностью. Как правило, это валютоемкие виды: краб, минтай, лососевые, треска, осетровые. По экспертным оценкам, объем браконьерского вылова как минимум сопоставим с официальным. В этом году в Дальневосточном бассейне 80% нашего минтая ушло на внешний рынок, в следующем, по прогнозам экспертов АРПП, могут уйти все 100%.
И не то чтобы у нас не было рыбоперерабатывающих производств. Они есть. Но большинство из них, несмотря на то что сегодняшний рынок конечного потребления требует продукта глубокой переработки, того же филе, по-прежнему выпускает «рыбу б/г», то есть безголовую. В результате из добываемого 1 млн тонн того же минтая производится около 40 тыс. тонн филе и около 100 тыс. тонн «минтая б/г» для внутреннего рынка, а остальное экспортируется в виде сырья.
Добавленная стоимость, которую получает Китай от экспорта в Европу филе минтая, не имея ни одной тонны собственного улова этой рыбы, по расчетам АРПП, достигает 100–150%, занимаемая им доля европейского рыбного рынка — 70%. Россия же, в чьем распоряжении имеется разнообразная сырьевая база рыболовства (доля в мировом вылове трески — 35%, минтая — 32%, сельди — 20%, лососевых — 12%, скумбрии — 7%), не только почти не присутствует на мировом рынке конечных продуктов глубокой переработки, но и с пугающей быстротой сдает свои позиции на внутреннем рынке. За пять лет доля импорта, по данным Минсельхоза, выросла с 10% до 40%, и темпы, судя по всему, нарастают. «В этом году рост импорта составил девяносто процентов и достиг миллиона ста тысяч тонн», — говорит заместитель министра сельского хозяйства Владимир Измайлов.
Китайские производители захватывают российский рынок, предлагая высокие цены на сырье (1200 долларов за тонну) и низкие — на готовую продукцию (1900 долларов за мороженое филе в порту Санкт-Петербурга). Они могут себе это позволить, потому что им помогает государство: за счет налоговых льгот и субсидий, мгновенного возврата довольно высокого НДС (18%) и 30−процентного дотирования экспорта. Для наших же производителей такой дисбаланс цен приводит к тому, что им просто невыгодно делать филе, потому что у них покупают рыбу безголовую по более высоким ценам.
«Дальнейший поворот сюжета предугадать несложно, — считает генеральный директор рыбоперерабатывающего агрохолдинга “СП-Холод” Александр Мартынов. — Китайские производители, став основными покупателями и переработчиками сырья, забирают по высоким ценам практически весь основной объем минтая, трески и еще ряд позиций. А потом их государство им скажет: “Ну что, встали на ноги с нашей помощью? Встали. Ну а теперь мы у вас не всю помощь, но хотя бы часть отберем”. И те недолго думая снизят закупочные цены на сырье и поднимут — на готовую продукцию. А поскольку покупатель всегда прав, в первую очередь они ударят по рыбакам, снизив закупочные цены. И рыбаки окажутся беззащитны. Финансово. Ведь в России-то перерабатывающих предприятий почти нет».
По мнению экспертов, все это может произойти уже в ближайшее время. «Китайцы внедрятся на рынок, разорят наше производство, а потом начнут разбираться с рыбаками и диктовать им свои условия, — уверен Владимир Измайлов. — Это же закон монополии. И очень скоро случится еще один кризис: рыбаки перестанут ловить рыбу, потому что цены, которые им продиктуют китайцы, не окупят даже затрат на топливо. Рыбу будет ловить так же невыгодно, как сейчас — заниматься ее переработкой. Россия станет сырьевым придатком Китая. Рыболовецкий флот развалится окончательно, и рыбу будет ловить кто угодно, только не мы».
Браконьеры
Кому абсолютно комфортно в рыбной отрасли сейчас, так это браконьерам. Под флагами третьих стран или российскими. Несмотря на присутствие на судах инспекторов рыбоохраны. Несмотря на доклады экипажей о координатах в море и спутниковое наблюдение за рыболовецкими судами. Несмотря на пограничников. Контролирующих органов не хватает. С другой стороны, за нормальные деньги с ними можно договориться. Схема такая. В открытом море к нашим рыбакам походит транспортное судно, у капитана которого в конверте миллион долларов. Он швыряет их нашему капитану, а тот перегружает ему рыбу. А пограничник, который тоже в доле, охраняет перегрузку. Или вот еще сценарий. Существуют районы, где ловить нельзя, а рыба, не знающая границ, переходит эти линии. Рыбак связывается с пограничником. «Слушай, ситуация такая. Если ты закроешь на это глаза, заплачу я тебе столько-то. Так я зайду?» — «Добро, заходи». И этот пограничник будет еще и отгонять другие суда, чтобы не мешали. Масса наших судов специализируется на «левом» грузе. У них отлажены связи с японцами и китайцами. Они даже не заходят в порты: перегружают сырье в море и дальше идут ловить. За нарушителями гоняются и временами берут на абордаж. Но большинство браконьеров спустя короткое время вновь идут на промысел.
Наибольший ущерб, вопреки существующему мнению, браконьеры наносят не государству, а интересам рыбохозяйственного комплекса, то есть своим же братьям-рыбакам. Об этом можно судить на примере промысла краба. В 90−е годы именно он приносил основную выручку дальневосточным компаниям. Когда из-за неконтролируемого вылова численность краба резко упала, объем допустимого улова (ОДУ) на него был значительно снижен. При этом поставки краба на рынок, наоборот, выросли. Теперь легальный промысел краба очень незначителен и с точки зрения налоговой составляющей не играет почти никакой роли, зато браконьеры ловят столько, сколько смогут. В 2005 году фактический вылов краба, выявленный экспертами АРПП на основе анализа данных японской и американской таможенной статистики, превысил ОДУ в семь раз.
Но браконьерят не все. Рыбаки сегодня поделились на добросовестных и недобросовестных. Первые — как правило, крупные рыболовецкие компании — живут по закону: покупают лимиты, платят налоги. Вторые, соответственно, нет. И добросовестные рыбаки, которым браконьеры сбивают рынок, вместо того чтобы заниматься своим делом, патрулируют районы промысла и ходят в совместные рейды с силовыми органами.
Чтобы отрасль начала развиваться, необходимо что-то делать с браконьерами. Можно, конечно, по-прежнему гоняться за ними, как за пиратами: стрелять и брать в плен. Но охранных судов не хватает, и топливо слишком дорогое. В порту Владивостока несколько современных судов рыбоохраны стоят, как памятники самим себе, на приколе из-за отсутствия средств (за два последних года стоимость дизельного топлива увеличилась с 13000 до 20800 рублей за тонну, флотского мазута — с 7300 до 13200 рублей). Можно попробовать увеличить количество контролирующих органов. Но рыбаки возражают, справедливо опасаясь роста коррупции.
Есть предложения повысить меру ответственности за нарушение правил рыболовства. Представители АРПП неоднократно предлагали ужесточить наказание за незаконный промысел вплоть до лишения свободы на пять лет и конфискации браконьерских судов и орудий лова с последующим их уничтожением. Причем наказание должны понести не только капитаны, но и директора владеющих судами компаний. Но есть и противники таких жестких мер. Мол, нельзя же за каждую мелочь конфисковать судно: что, если человек в первый раз попался на этом или случайно ошибся, а вы вот так сразу…
Но, по мнению Владимира Измайлова, без жестких мер никак не обойтись. Как и без постоянного контроля в море, где плавают суда под «удобными» флагами (flags of convenience). «Некоторые страны — Камбоджа, Грузия, Вануату, Белиз, Каймановы острова — дают льготные условия регистрации в своих портах, а ответственности на них никакой, — говорит он. — Эти суда используются, как правило, для незаконной добычи рыбы и морских биоресурсов».
Российский профсоюз моряков сообщает, что в Японском и Охотском морях за незаконный промысел еженедельно задерживаются десятки шхун и траулеров под «удобными» флагами. Вот один пример. В октябре камчатская межрайонная природоохранная прокуратура возбудила дело в отношении капитана рыболовной шхуны «Ери Каристине-1», задержанной пограничниками в исключительной экономической зоне России. На судне кроме экипажа, состоящего из граждан Китая, Тайваня, Вьетнама и Индонезии, находились трое граждан России, которые заявили, что их держат в заложниках. Они утверждали, что являются казаками отдельного казачьего войска Сахалина, а судно зафрахтовано казачеством для промысла у тайваньской фирмы. Однако во время следствия выяснилось, что шхуна «Ери Каристине-1» вела промысел под флагом Грузии (порт приписки — Батуми), а один из «заложников» — капитан данной шхуны, который уже добыл и вывез в Пусан не менее 400 тонн лосося.
Однако представители и Министерства сельского хозяйства, и рыбохозяйственных предприятий уверены, что побороть браконьерство одними только силовыми и законодательными мерами невозможно. Нужны и меры экономические. Необходимо, например, ввести обязательное декларирование российского сырья в портах РФ. «Весь мир так работает: все, что вылавливается, выгружается в порту на холодильник, считается и проверяется, а после декларирования его можно погрузить на транспортное судно и везти на все четыре стороны, — объясняет Дмитрий Глотов. — А у нас? Большая часть биоресурсов, добываемых в исключительной экономической зоне Российской Федерации, прямым ходом идет за рубеж. Мы не требуем немедленно везти все сырье сюда, поскольку порты еще не готовы. Но пока мы не закрепим за собой это сырье и не начнем декларировать все, что у нас выловлено, мы не сможем юридическим путем бороться со странами, принимающими браконьерскую продукцию, не сократим незаконный промысел в нашей экономической зоне и неконтролируемый вывоз сырья за ее пределы».
Государству — декларация, рыбакам — длинные квоты и преференции
Введение декларирования привлекает не всех рыбаков. На то есть причины.
Сегодня, чтобы оформить в российском порту судно, нужно пройти более десятка инспекций, причем процедуры оформления и проверок очень громоздкие. С ветеринарным, пограничным, таможенным контролем и портовыми службами, проверяющими техническое состояние судна, все понятно — без них не обойтись. Но помимо государственных в портах создаются и свои проверяющие структуры (что, впрочем, законом не запрещено), и большинству из них надо «дать», чтобы не простаивать в порту. Руководство некоторых торговых портов, контролирующих смежную с рыбным портом акваторию, пытается взимать портовый сбор с судов, транзитом следующих в рыбный порт, ссылаясь на распоряжение Минтранса, предписывающее брать сбор со всех транспортных судов, заходящих в его акваторию. Некоторое время назад администрация Находкинского рыбного порта возбудила дело о нарушении Минтрансом антимонопольного законодательства. ФАС предписала прекратить дискриминацию морских рыбных портов, а Минтранс до конца 2007 года обещал разработать и ввести новую систему взимания портовых сборов — поскольку судовладельцы зачастую не понимают, как и за что эти сборы взимаются.
Пока чужие провинции расцветают на российском рыбном сырье, наши берега пустеют
На этом фоне заход в иностранный порт выглядит для российских рыбаков не в пример привлекательней. Судно с рыбой там обслуживают в течение шести часов — от подхода к причальной стенке и до выгрузки. И рыбакам проще отвезти сырье туда или перегрузить прямо в море, получить наличные, рассчитаться с экипажем и не платить никаких налогов.
Кроме того, рыбаки утверждают, что в большинстве наших портов даже и выгрузиться невозможно. Оборудование обветшало, причальные стенки разрушены, холодильники никуда не годятся. В самом деле, последние лет десять ремонтом и реконструкцией портов никто не занимался. В этом не было особой необходимости, поскольку, к примеру, в дальневосточные порты сегодня приходит только 200–300 тысяч тонн рыбы в год против 1 млн 600 тысяч, поступавших в девяностые годы. Соответственно, портовые хозяйства, перестав думать о приеме рыбы, занялись экспортными операциями иного профиля: кто-то грузит металлолом, а кто-то — лес. Правда, Владимир Измайлов катастрофы в этом не видит. «Я был во Владивостоке в рыбном порту, — говорит он. — Да, многое брошено, многое пришло в негодность. Но есть и работоспособные холодильники, и портовые хозяйства. Мы еще не заполнили эти холодильники, а уже говорим, что нам их не хватает. Вот если бы уже завернули флот сюда, а у нас пятым бортом стояло неразгруженное судно, тогда это был бы разговор».
Не ремонтируется оборудование портов еще и потому, что со статусом рыбного порта существует некоторая неразбериха. Сейчас, например, причальными стенками владеет государство в лице Минимущества, а на балансе оно отражается у Государственной морской администрации рыбного порта, замыкающейся в свою очередь на Минсельхоз. В бюджет Минсельхоза средства на ремонт и восстановление причальных стенок не закладываются, и непонятно, кто должен их ремонтировать.
Другая причина вялого отношения многих рыбаков к введению обязательного декларирования заключается в том, что эта мера считается у них чисто государственной, несмотря на то что инициаторами выступают их же собратья — добросовестные рыбаки. И хотя последние пытаются убедить коллег в том, что от декларирования польза будет всем, те их пока не слышат. Так уж сложилось, что к государственным инициативам рыбодобытчики привыкли относиться настороженно, поскольку до сих пор ничего хорошего от них не видели. Взять хотя бы квоты на вылов рыбы.
В 2001 году государство ввело на них аукционы. Цены там взвинчивались чуть ли не до небес. Государству это было выгодно, рыбакам — нет, и они, чтобы покрыть расходы, вынуждены были идти на перелов — вылавливать лишнее. Позже выяснилось, что аукционы нанесли серьезный ущерб развитию всей рыбной отрасли. Браконьерские компании, создавая под аукцион фирмы-однодневки и приходя с мешком денег, скупали все, что хотели. К тому же за победителями в аукционах нередко — через подставные российские компании — стояли иностранцы, а многие законопослушные российские рыбаки оставались в стороне. Так доступ к ресурсам получили структуры, весьма далекие от рыбной отрасли и интересов прибрежных регионов. Многие из них, стремясь заработать немедленно, даже не задумываются о развитии рыбной отрасли. В конце концов аукционы упразднили. Но с квотами опять возникли проблемы. Сегодня их дают по «историческому принципу», то есть они рассчитываются исходя из среднегодового объема вылова за предыдущие три года и выдаются на пять лет. С момента введения новой системы прошло два с половиной года, так что рыбаку скоро опять идти к чиновникам — договариваться. И он не знает, продлят ему квоту или нет. А ведь во многих странах квоты выделяются на пятьдесят лет, в Новой Зеландии они и вовсе закреплены пожизненно. Соответственно, тамошним рыбодобывающим компаниям есть прямой резон вкладываться во флот и развиваться. А наши — при полной неопределенности — особого смысла в развитии не видят. В результате износ нашего рыболовецкого флота на сегодня составляет 70%.
Далее о квотах. Принятое два года назад разделение единого промыслового запаса на квоты вылова в исключительной экономической зоне и квоты вылова в территориальном море РФ (прибрежной двенадцатимильной зоне) привело к появлению у региональных властей инструмента для манипуляций в административных играх. Местные власти, распоряжаясь квотами в прибрежной зоне, распределяют их по собственному усмотрению. А рыбаки, как в июне этого года на Камчатке, выходят на площадь с протестами против чиновничьего произвола.
В принципе, разделение единого промыслового комплекса на две зоны преследовало благую цель. По закону перед прибрежным рыболовством ставилась задача доставки улова свежих или охлажденных водных биоресурсов для переработки или реализации на территории РФ, стимулирования рыбной промышленности и социальной инфраструктуры прибрежной зоны. Однако цель не только не достигнута — к ней даже не приблизились. По квотам прибрежного рыболовства фактически ведется промышленный лов, а территориальное море, прилегающее к региону, превращается в «частное» море этого региона, точнее, его администрации. Соответственно, доступ российских рыбаков к ресурсам в «частных» морях стал ограничен, а это традиционные районы промысла. В то же время оказалось, что прибрежные квоты не выбираются и вполовину. По расчетам специалистов АРПП, в результате невыбранных квот только по Приморью за 2005 год суммарные потери краевого и федерального бюджетов составили около 370 млн рублей. Поэтому эксперты считают, что разделение промышленного рыболовства на две составляющие нарушает исторически сложившиеся принципы и основы рыболовства, тормозит его развитие и становится причиной сокращения объемов добычи российскими рыбаками. Еще в прошлом году рыбаки, собравшиеся на Второй Дальневосточный форум рыбной отрасли, направили в правительство и Минсельхоз резолюцию с предложением внести поправки к федеральному закону «О рыболовстве и сохранении водных биоресурсов». Там они просили ликвидировать это разделение.
Обижаются рыбаки на государство и в связи с нацпроектом «Развитие АПК». Ни копейки средств тем, кто добывает «дикую рыбу», из бюджета этого нацпроекта не выделено, действие предусмотренных им финансовых инструментов на рыбохозяйственный комплекс не распространяется. И это несмотря на то, что комплекс отошел к Минсельхозу и что речь идет о разработке ресурса, названного в Конституции национальным достоянием нашей страны.
Просят же рыбаки, по мнению АРПП, по минимуму: таможенных льгот и отмены уплаты НДС на ввоз из-за рубежа комплектующих и оборудования, которые не производятся в России; внешнего лизинга под правительственные гарантии при строительстве судов на иностранных верфях. Ну и частичной компенсации затрат рыбодобывающих предприятий на приобретение топлива, с которым складывается очень странная ситуация: в Мурманске тонна топлива стоит на 150 долларов дороже, чем в соседнем норвежском порту Тромсе. Сейчас даже лов высоколиквидных краба и креветок становится невыгодным именно из-за топлива. Рыбаки хотели бы, чтобы в качестве компенсации их затрат на топливо пошла часть платы за право пользования биоресурсами. По этому поводу еще весной рыбаки Северного бассейна направили обращение к президенту РФ.
«Государству надо поучаствовать, — говорит Владимир Измайлов. — Почему нет? Оно же дает возмещение ставки по кредитам. Но по рыбе — ограниченно, только на строительство новых судов на наших судоверфях. Так почему не помочь рыбакам и не предоставить возмещение ставок по другим кредитам? Можно компенсировать затраты на топливо для тех, кто завозит рыбу на наш берег, а те, кто повезет за рубеж, пусть платят по полной программе. Надо дать рыбакам какие-то преференции, чтобы они были заинтересованы везти рыбу сюда, в Россию».
Пока никто преференций рыбакам не обещает. Тем не менее декларирование надо вводить как можно скорее, считают инициаторы такой меры. «Мы очень надеемся, что наши доводы услышат все, — говорят в АРПП. — А пока только добросовестные рыбаки готовы пойти на некоторое увеличение издержек из-за оформления в портах». Причем в силах государства эти издержки минимизировать — за счет упрощения административных процедур. Например, можно уже сейчас создать в российских портах особые таможенные зоны, находясь в которых судно будет продолжать оставаться за границей. В Минсельхозе рассматривают также возможность ввести декларирование через контрольные точки в море, где наряду с контрольными службами оформлением судов будут заниматься и пограничники.
Когда поток нелегального сырья, идущего в зарубежные порты, снизится, цены на рынках поднимутся, рыбаки за счет этого не только покроют издержки, но и значительно повысят рентабельность промысла. «Конечно, какое-то время не обойдется без неразберихи, но через два-три года все наладится. Исландия и Норвегия через это успешно прошли», — уверены в АРПП. Если в Россию двинется поток декларированного сырья, наши порты начнут развиваться, инвесторы, в том числе иностранные, захотят инвестировать в прибрежную зону — в строительство перерабатывающих предприятий. «Когда у людей появится стабильная работа и зарплата, они вряд ли пойдут браконьерить, — рассуждает Дмитрий Глотов. — Если человек находится в стабильных хороших условиях, зачем ему воровать? Вот пример. Владельцы одной рыболовной компании узнали, что некоторые капитаны продают рыбу прямо в море. Вместо того чтобы их уволить, хозяева провели простенький эксперимент: подняли всем зарплату. Как только капитаны стали получать по пять-шесть тысяч долларов в месяц, а матросы — минимум тысячу, воровство прекратилось, а на суда выстроилась очередь из желающих выйти в море. Сегодня такие зарплаты на судах всех добросовестных рыболовецких компаний».
Кто меняет свежую треску на мороженый пангасиус?
Хомяковский хладокомбинат: благодаря специальной подсветке в филе хорошо видны косточки, остатки чешуи, плавников
Как выглядит современное российское рыбоперерабатывающее производство? Вот один пример. Поступающее на переработку сырье проверяется на свежесть, микробиологию и гельминты. В независимой лаборатории делаются анализы на радиологию и токсичные элементы. Исследуется воздух камер хранения сырья и готовой продукции. В цехах — холод и чистота. Автоматы отсекают рыбе голову и выдергивают хребет, специальные машины снимают кожу и разделяют рыбу на части. Рыба поступает на филетирование. На линиях стоят обработчики, у каждого — свой электронный ключ, и в режиме реального времени можно наблюдать, как они работают: на подсвеченных снизу панелях из филе вручную выбирают косточки, остатки чешуи, плавники. Дополнительный контроль качества выборочно проводится на специальной аппаратуре, и на дисплее видно, от кого поступило филе, остались ли в нем мелкие косточки. Ну а потом — заморозка или охлаждение, фасовка. Производственная мощность фабрики — 8 тыс. тонн продукции в год: филе, стейки, куски, тушки, фарши и панированная продукция из камбалы, трески, минтая, наваги, горбуши, палтуса, судака, окуня, зубатки, форели, семги, кеты и прочего морского сырья. Это — Хомяковский хладокомбинат, он находится в Тульской области.
«Да, мы построили суперсовременную фабрику, — говорит директор Сергей Малкин. — Но в России таких фабрик нужно не меньше сотни, а их пока можно пересчитать по пальцам. В Приморском крае, например, это рыбокомбинат ТУРНИФ, Находкинская БАМР и Преображенская БТФ, в Мурманской области — “Норд-Вест ФК”, на Камчатке — “Рыбхолкам”, в Московской области — “Интеррыбпродукт”. А в Китае они вдоль всего побережья». По его мнению, на создание базы для глубокой переработки сырья понадобится минимум год-полтора, а по-хорошему — два-три. При условии, что этим будут активно заниматься. «Помните, как лет пять назад в Россию пароходами и эшелонами шли “окорочка Буша”, а собственное птицеводство было в загоне? — рассуждает Сергей Малкин. — Оно и не могло развиваться, поскольку сюда везли окорочка по десять рублей за килограмм, а выращенные у нас могли продаваться минимум по двадцать. Так было, пока государство не сделало определенные шаги, чтобы помочь тем, кто хочет заниматься птицеводством. Но что обидно: сначала все пришло в жуткий упадок, а потом это восстанавливали. Притом что рыба, в отличие от кур, — общенациональное достояние. Надо смотреть, в чьих интересах используется это достояние».
О проблемах рыбной отрасли в «Хомяково» судят со знанием дела. Четыре года назад, когда казалось, что у российской глубокой переработки рыбы есть перспективы, а Китай еще не начинал полномасштабную экспансию на рынке, акционеры компании построили свое предприятие. И до сих пор не могут вернуть ранее оплаченный НДС, хотя, когда покупали оборудование, государство сказало: «Отлично. Ввозите. Платите. НДС мы вам вернем, когда вы все установите и поставите на баланс». Поставили — и теперь ходят по инстанциям. Сначала у государства не было денег. Сейчас деньги появились, но схемы с НДС использовались разными мошенниками, и государство теперь говорит: «Никому не дадим». Или — «под особым контролем». Одним словом, это вам не в Китае.
В 2005 году оборот Хомяковского хладокомбината составил 1 млрд 132 млн рублей, увеличившись более чем вдвое по сравнению с 2004 годом. А вот в 2006 году роста уже не ожидается. Более того, в компании утверждают, что работают практически в ноль. «Из-за роста импорта, — поясняют они. — Сейчас таким, как мы, просто деваться некуда — производство же не закроешь».
Что конкретно, по мнению рыбопереработчиков, следовало бы сделать государству для защиты отрасли? Как минимум необходимо установить пониженные (вплоть до нулевых) ставки вывозных таможенных пошлин на рыбную продукцию высокой степени переработки и, наоборот, повысить ставки на вывоз необработанного сырья с 5% до 20%, а на редкие виды рыбы установить даже более высокие таможенные пошлины. Так считают в АРПП. В «Хомяково» полагают, что уж если идти по пути защиты отечественного производителя, то делать это надо и на внутреннем рынке: ввести заградительные таможенные меры против иностранных поставок рыбных продуктов глубокой переработки.
Переход от рынка сырья к рынку конечного продукта позволит увеличить стоимость отраслевого продукта в два раза даже без роста масштабов вылова. По оценочным расчетам АРПП, к 2008 году она может составить до 5,2 млрд долларов. В «Хомяково» убеждены, что, если государство комплексно подойдет к проблемам в рыбной отрасли, Россия запросто сможет конкурировать с Китаем.
По филе минтая, допустим, мы с китайцами конкурировать уже не способны, а вот по белой рыбе можно потягаться. «Европа испокон веков привыкла к белой рыбе: треске, камбале, — рассуждают на Хомяковском хладокомбинате. — А объемов вылова этой рыбы мало. Создается дефицит. А когда дефицит на рынке, то цена большая. Так зачем нам и это отдавать Китаю? Тем более что европейцам с нами работать легче. Вот смотрите. Китай сейчас строит массу заводов, но количество сырья не увеличивается. И если раньше европейская компания получала от одного завода, например, тысячу тонн готового продукта в год, то теперь появилось двадцать рыбоперерабатывающих заводов, и каждый оттягивает на себя кусочек сырья. Каждый выпускает, допустим, пятьдесят тонн. Теперь европейцу нужно договориться о поставках уже не с одним поставщиком, а с двадцатью. А договариваться непросто, поскольку поставщик из Китая упорный и подготовленный к ведению сложных переговоров. А ведь есть еще и логистика: из Китая продукция идет сорок пять суток морем. Чтобы сделать контракт, чтобы оттуда пошли первые поставки, понадобится три месяца минимум. Пока договорились, оплатили… А у нас: прилетел, договорились — и через три дня машина у заказчика. Удобно? Да».
Кроме того, очень перспективен рынок охлажденного филе. Из Китая в Европу его не привезешь — та же логистика не позволяет. А из России — пожалуйста. Замороженная рыба идет из Москвы в Европу четыре-пять дней с одним водителем в машине. Охлажденку же довезет пара водителей за пару дней. Кстати, российский рынок тоже готов к охлажденному филе. Но серьезно этим пока мало кто занимается. В Европе-то охлажденная рыба продается в упаковке, благодаря этому срок жизни продукта продлевается до двух недель. «Есть большой интерес российских сетей к упакованной охлажденке, и мы наращиваем поставки», — говорит Александр Мартынов.
На внутреннем рынке российские предприятия глубокой переработки должны конкурировать с импортной продукцией прежде всего по качеству, поскольку покупатель готов уже за него платить, а оно на наших прилавках непредсказуемо.
Например, импортер завозит по «серым» схемам то же филе минтая, а здесь его упаковывают как филе трески. Китайцы и сами могут упаковать свое филе в любую упаковку — по заказу клиента. Кстати, в Европе уже идут разговоры о том, что с 2007 года продукт, поставляемый в ЕС, должен быть упакован исключительно в Евросоюзе. Им тоже надоело, что китаец не просто поставляет им сырье, но в запакованном виде, то есть присваивает добавочную стоимость.
И самое главное — российская рыба экологически чистая, потому что она дикая. Во всем мире дикая рыба, которой мало, пользуется приоритетом у покупателей и имеет значительный перевес в цене по сравнению с искусственно выращенной. В России же дикая рыба пока не является ограниченным ресурсом, поэтому может быть более конкурентоспособной по цене, чем за границей.
|
