|
В кабинете Сергея Кужугетовича – огромный телевизор, который, как выяснилось, еще и мощное средство связи. Генерал-майор МЧС из Питера доложил министру обстановку: что случилось, кого не удалось спасти, а кого – смогли, что будут делать дальше... Рассказал, что город выделил квартиры потерпевшим. Шойгу спросил, нужна ли помощь из центра, получил ответ, что не нужна, и попросил показать ему поближе разрушенную часть дома. Потом заинтересовался краном – покажите сломанную часть. Что-то ему там не понравилось, и он забросал генерала вопросами: вы просчитали траекторию падения, очистили то место, куда кран упадет, проверили, что все коммуникации отключены? Получив утвердительные ответы, успокоился, и мы начали разговор.
Стал реже выезжать на ЧП
– Неужели бывает так, что разбирают завалы, не отключив кабели и прочие опасные коммуникации?
– Случается. Иногда по невнимательности, иногда из-за спешки. Помню, как однажды разбирали завал дома, дождь льет как из ведра, а я смотрю: кран тащит кусок балки, а от нее тянется кабель... И искрит. Случалось, что ищем людей под обломками дома и вдруг звонит телефон – то есть коммуникации не отключены. А если и газ продолжает поступать? Представляете, как может рвануть?
– Вы стали реже бывать на местах трагедий. Почему?
– Даже не знаю. Когда мы пришли сюда, все учились. И я в том числе. Что-то мы знали, что-то – нет. Мы ведь сами додумались устраивать минуту тишины при землетрясениях. Когда всё замирает – и техника, и спасатели. А иначе как услышать стоны тех, кого еще можно спасти? Где же еще можно научиться, как не на практике? Сейчас для многих спасателей то, к чему мы приходили интуитивно, догадками, ощупью – азбука. У нас высококвалифицированные команды, и я действительно стал реже выезжать на ЧП.
– А я читала, что некоторые считают: подготовка недостаточная, есть только один вуз, который готовит специалистов по гражданской обороне, а учебных полигонов в стране всего два...
– Для меня это большая новость, я тоже хочу это прочитать. На самом деле у нас несколько крупных центров подготовки спасателей. Они рассредоточены по стране. Есть такой центр в Московской области, это чуть ли не самый крупный в Европе полигон, где представлены все виды чрезвычайных ситуаций, которые только возможны. То есть это катастрофы на воде, на железной дороге, на химически опасных предприятиях, в воздухе, природные и техногенные завалы… После газовой атаки, которую устроили члены «Аум Синрикё» в токийском метро, специально построен на полигоне макет станции метро в натуральную величину… Там же расположен и учебный центр – аудитории. На этот и остальные полигоны мы в первую очередь отправляем всю самую современную технику. Вот закупаем что-то для оснащения спасателей – несколько экземпляров обязательно направляем для обучения.
Второй центр у нас на юге, в Красной Поляне, мы его сдали в прошлом году. Там специализация – горная и конная подготовка. В Туапсе – центр по водолазной подготовке. Есть кинологический центр. Уникальный центр на Байкале. В его создание мы вложили почти миллиард рублей. Есть и другие центры. Но мы планируем и дальше развивать эту систему обучения: появляются новые технологии, новые виды катастроф. К великому сожалению, у нас идет неумолимое старение коллектива.
– А много людей сегодня хотят стать сотрудниками МЧС?
– У нас только на отборочных конкурсах – 16 человек на место. А к экзаменам остается по 9 человек на одно место, причем из них пятая часть – медалисты.
– Изучали, почему они идут в спасатели? Считают почетным? Зарплата привлекает? Или у нас в стране столько экстремалов?
– Зарплаты у нас такие же, как и у всех. Не думаю, что они способны привлечь кого-то. Мне кажется, люди ищут способ ощутить свою востребованность, возможность реализоваться. В нашей работе результаты видны каждый день… А экстремалы у нас встречаются далеко не всегда. Тут чаще требуется не ошибиться.
Велосипед к Новому году
– А вы сами знаете, что такое страх? В детстве вы, кажется, перебегали Енисей в ледоход – по льдинам, которые так и норовили перевернуться под ногами. А в 1991 году в Уфе взяли на себя ответственность за направленный взрыв на нефтеперерабатывающем заводе... Это решение требовало, пожалуй, не меньшей силы духа. Где было страшнее?
– Это разные страхи. На льду надо было себя пересилить. А в Уфе страх был осознанный. Там преобладала ответственность, решение надо было просчитывать на 80 – 90 процентов. Ведь нельзя же было просто отдать приказ, а там будь что будет. На Уфимском НПЗ обломилась 150-метровая труба, причем обломилась она на высоте 120 м, и 700-тонный обломок навис над установкой по производству бензола. Если бы он упал – катастрофа была бы жуткой. И экологическая, и экономическая. Я предложил провести направленный взрыв и таким образом «вынести» многотонный обломок из опасной зоны. Это ювелирная работа. А если говорить о страхе – мне, как и любому человеку, бывает страшно.
– То есть вы, если можно так выразиться, рациональный экстремал? Не против все время оказываться в центре страшных для многих событий, но лишь потому, что чувствуете себя там полезным. И в то же время четко оцениваете, что происходит вокруг.
– Человек по-разному себя ведет, когда от его решения зависит только его жизнь и когда он несет ответственность за чужие жизни. Когда один, можно быть более рисковым. Предельное напряжение я испытал во время наводнения на Лене в 2001 году. Что там происходило! Льдины в одноэтажный дом цеплялись одна за другую, упирались в ледяные торосы, и вода разливалась по городу, затапливая все вокруг. Все управление размещалось на подоконнике трехэтажного дома (там же был и мой кабинет). Никаких локаторов, диспетчеров, а на Лене идет борьба с ледовыми заторами, беспрерывно летают самолеты, вертолеты. Кто на какой высоте идет, куда... Мы справились. Кстати, был один забавный случай. Женщина из Ленска просит помощи: «Нам не помогли. Мы не пострадали, но все равно помогите нам». Я попросил разобраться – оказалось, ее дом действительно не пострадал от наводнения. Она в ответ: «А я разве виновата, что его не затопило?» Всем же помогали, и вот ей тоже захотелось.
– А за какой еще помощью к вам обращаются люди?
– Очень по-разному. Некоторые сами предлагают помощь, у кого-то идея фикс нереализованная. Или, скажем, пришло письмо из одной деревни от маленького мальчика. Он просил велосипед. У них в деревне есть один, но мальчишка-хозяин никому не дает покататься.
– И как вы отреагировали?
– Купил велосипед и послал ему на Новый год в подарок.
Буря и гроза
– Нашла на вашем сайте прогноз на 2007 год и с некоторым изумлением обнаружила там, кроме всего прочего, анализ предпосылок возникновения эпидемий. И этим тоже вы занимаетесь?
– Предусмотреть эпидемию сложно, но тем не менее каждый год мы знаем, что будет эпидемия гриппа, прогнозируем и другие заболевания... А в ликвидации любой эпидемии задействованы многие структуры, в том числе и МЧС. Впервые мы занялись этим, когда в Дагестане вспыхнула эпидемия холеры. Мы тогда ограничивали маршруты передвижения, наблюдали за регионом, чтобы болезнь не распространялась, дезактивировали те места, где проживали зараженные люди. В 1992 году на границе с Монголией была вспышка чумы крупного рогатого скота. Естественно, ни одна ветслужба с такими объемами справиться не в состоянии, и мы помогали. Наш лагерь стоял две недели, пока очаг не был ликвидирован. Спасатели собирали и утилизировали трупы погибших животных. Это была очень сложная работа, при морозе в 44–45oC, в горах...
– Еще была сибирская язва...
– Постучите по дереву. К счастью, это очень редкое явление. Но если эта самая сибирская язва проявится, последствия будут очень тяжелыми. Во время наводнений мы в первую очередь смотрим за могильниками скота, болевшего сибирской язвой. Чтобы они не размывались.
– Для МЧС закупаете наше или импортное оборудование?
– В основном российское. Когда мы только начинали работать, институты, по большей части оборонные, разработали для нас серию оборудования – и гидравлические, и климатические инструменты, и домкраты, и авиационные средства (например КА-32, МИ-26). У нас даже такой банальной вещи, как веревка, не было. Все покупали за рубежом. А сейчас покупаем лишь то, чего пока нет в нашей стране. И то потому, что ждать не можем, пока наши ученые такое же сделают.
– Ну, а когда недавно на железной дороге была авария и разлилась нефть, там как раз и не хватило оборудования, которое могло бы ее собрать.
– Разлив нефти – это ответственность собственника. В данном случае железной дороги. Надо, чтобы они были оснащены таким оборудованием.
– МЧС в 2001 году слилось с пожарными. Молодое ведомство поглотило более старое, имеющее и историю, и традиции. Приходилось преодолевать сопротивление?
– Безусловно, это психологический перелом для пожарных. Но здесь надо отказаться от эмоций и посмотреть: что для общества необходимо? А нужно, чтобы появились единые пожароспасательные подразделения, которые в состоянии выезжать и на ДТП, и на обрушение зданий и сооружений, и на пожары, чтобы в этих бригадах появились и парамедики (одновременно и спасатели, и медики)… Если брать рабочее время, допустим, французского пожарного за 100 процентов, то обнаружим, что тушением пожаров он занимается всего 10 процентов своего рабочего времени. В остальных случаях он занят работой на ДТП, устранением аварий в системе ЖКХ, на химических предприятиях и так далее. Мне кажется, что и России не стоит так расточительно относиться и к финансам, и к трудовым ресурсам. Сегодня непозволительная роскошь иметь разные службы: чтобы одни люди занимались только тушением пожаров, а другие – только работой на ДТП и так далее.
Не могу сказать, что происходила какая-то ломка. Скорее объяснения, дополнительное обучение. Когда мы взяли пожарных, у них было 17 тысяч очередников на квартиры по стране. Мы начали обеспечивать их жильем. В первый год увеличили им зарплату в два раза. Я каждый месяц получаю сводку о зарплате всех работников. И каждую неделю мы обсуждаем в том числе и эти вопросы на селекторном совещании. Если выясняется, что где-то задерживают выплаты, тут же посылаем туда специалистов. Разбираться.
– Вы жестко руководите своим ведомством? Распекаете часто? Что происходит, если вы очень сердиты на кого-то?
– И буря, и гроза. Но потом всегда стараюсь разобраться.
Охота – это состязание со зверем
– У вас не так уж много досуга. Известно, что любите охоту, у вас есть внуки... Если выкраиваете свободное время, в чью пользу выбор?
– Что на охоту, что к внукам (у меня 5-летняя внучка Даша и 2-летний внук Кирилл) вырваться удается редко. Но, видите ли, чтобы поехать на охоту, надо выкроить хотя бы 4 – 5 дней. Это сложно. Дочка с внуками к нам приезжают сами, так что их я вижу регулярно.
– Внук спасателем будет?
– Не знаю, не знаю. Он славный мальчик, но весь уже в ранах.
– Не боится ничего?
– Вот это самое плохое, что не боится ничего…
– А на охоту с компанией ездите?
– По-разному. В общепринятом понимании охота – это только охота и ничего больше. Но для меня – в первую очередь это общение с природой и своеобразный ритуал. И свобода – тебе не надо никуда бежать, никаких встреч, переговоров, выключен телефон... Зато физической работы во время охоты больше. Именно потому, что я считаю это отдыхом. Как бы объяснить? Я люблю всякие штуки мастерить из дерева. Как раз на охоте, в тайге, и занимаюсь этим. Вот их сейчас в Москву привезли, выставку открою у нас в клубе – для друзей и тех, кто захочет увидеть.
– Привозите с охоты чучела убитых вами животных?
– Нет. Чучело – оно нужно для того, чтобы похвастаться трофеем. Я не любитель этого. Охота в моем понимании – это соперничество со зверем: кто кого перехитрит. Я не люблю европейскую охоту, когда в определенное время в определенное место приходят, скажем, кабаны, так как знают: там есть еда. А их стреляют... И стреляют много, зная при этом, что съедят максимум 100 граммов мяса. Это не по мне. Охота должна быть спортивной, азартной, и ты со зверем должен быть на равных.
5 интересных фактов
Отец министра Кужугет Шойгу в 50-х годах был главным редактором газеты «Тувинская правда» и сотрудничал с «Известиями» – у него до сих пор сохранилось удостоверение внештатного корреспондента этой газеты. А в 1980-х занимал пост зам. председателя Совмина Тувинской АССР. Отец с раннего детства брал сына на охоту, учил различать следы диких зверей, метко стрелять. Однажды семилетний Сергей остался в заснеженном лагере один, с заряженным ружьем – взрослые выслеживали в тайге зверя. Сейчас зимой родители Шойгу живут в Москве, в скромной типовой квартире.
С пятого класса и до окончания школы родители отправляли Сергея Шойгу на все лето на археологические раскопки в зоне затопления Саяно-Шушенской ГЭС. В экспедиции Сережа сам стирал одежду, помогал готовить еду и, конечно, не отставал от взрослых археологов в поле.
В школе будущий министр был сорванцом, вожаком среди подростков. Никто не мог, например, так же лихо прыгнуть с 10-метровой высоты в реку и попасть в середину резиновой камеры от трактора «Беларусь», которая, стоя на якоре, качалась на воде. Многие, экспериментируя, ломали ключицы, плечи, ноги...
Хотел поступать в Высшую школу КГБ СССР им. Ф. Дзержинского, но его не приняли – ему было только 17 лет. И он пошел в Красноярский политех, выдержав огромный конкурс.
У Шойгу две дочери. Старшая Юлия – директор Центра экстренной психологической помощи МЧС РФ. Кроме того, она эксперт-психолог в телепрограмме «Я выжил!» (ДТВ). Младшая дочь Шойгу Ксения еще учится, ей 16 лет.
|
