|
От ред. FLB: Президент Дмитрий Медведев продолжает обнадеживать российскую либеральную интеллигенцию. 15 апреля он встретился с лидерами общественных правозащитных и экологических организаций в Кремле. Всех правозащитников он внимательно выслушал. Всем сказал – спасибо. И заключил: «Я могу вам гарантировать только одно: я все эти бумаги посмотрю лично. Я не знаю, соглашусь ли я со всеми аргументами, которые там изложены, но в тех случаях, когда это будет так, я разберусь и дам поручения коллегам, которые отвечают за ту или иную часть государственной деятельности».
См. начало:
Апрельская капель в Кремле. Часть 1
Продолжение:
Стенографический отчёт о заседании Совета по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека
Д.МЕДВЕДЕВ: Уважаемые коллеги, я больше никого не буду называть. Кто хочет – пожалуйста, я готов дать слово.
Т.МОРЩАКОВА: Если позволите, господин Президент.
Д.МЕДВЕДЕВ: Пожалуйста, Тамара Георгиевна.
Т.МОРЩАКОВА: Благодарю Вас. Я благодарю Вас сердечно и моих коллег за то, что они в который раз позволяют мне выступать по проблемам судов, судебной системы, судебной реформы. Эти проблемы давно включены в общественный дискурс, но они, к сожалению, до сих пор, с моей точки зрения и с точки зрения экспертного сообщества, не находят должного решения ни на уровне законодательных, ни на уровне правоприменительных практик.
Я позволю себе остановиться, так же экономно, как делали это мои коллеги, только на некоторых выборочных проблемах, не представляя полной концепции по реформированию в области судебной деятельности и судебной системы, которую, конечно, Совет тоже разрабатывает.
На чём – с моей точки зрения, сверхактуально – мне кажется, нужно заострить внимание сейчас? Вопрос номер один выглядит совершенно актуально и достаточно практично, он представлен Вам в проектах и пояснительной записке к тому проекту закона, который поддерживает Совет, наш Совет, в связи с развитием института присяжных заседателей в судопроизводстве. Не хотелось бы, чтобы этот институт понимался как имеющий достаточно узкое значение, потому что он очень хорошо вписывается именно в проблематику содействия развитию гражданского общества в стране. Этот институт действительно делает из людей граждан. И опыт – опыт присяжных, опыт общественных организаций присяжных, которые тоже уже появились, – это демонстрирует.
В связи с тем, что недавно произошло законодательное сокращение компетенции суда присяжных, мы пытаемся предложить Вам проект; очень рассчитываем на Вашу поддержку этого проекта, который позволил бы практически без всяких затрат государственных финансовых средств расширить участие народа в осуществлении правосудия. Этот институт обеспечивает несколько степеней защиты. Он, если обращаться даже к тому, о чём Вы уже говорили, конечно, обеспечивает защиту от некачественного следствия и некачественного обвинения. Этот институт, конечно же, обеспечивает защиту независимости суда, которая на самом деле у нас ещё далеко не достигла необходимого уровня, и, наконец, этот институт обеспечивает, столь малое по нынешним временам, участие граждан в осуществлении правосудия: оно практически почти сведено к нулю.
Очень хотелось бы, чтобы эти предложения были рассмотрены, и я думаю, что Совет готов бы был участвовать, в том числе и в рабочих группах, создаваемых в связи с разработкой законодательства о совершенствовании судебной власти и судебной системы, которые уже сейчас действуют у нас. Это идея номер один, где нам очень важно, как говорили мои коллеги по другим вопросам, увидеть положительный посыл именно с такого уровня, как президентская власть, тогда будет легче двигаться и в законодательном собрании.
Второй вопрос, на котором нельзя не остановиться, связан с сокращением определённого, если хотите, бюрократического воздействия, бюрократических методов организации самой судебной системы. Здесь уже говорилось о разного рода вертикалях внутри самой судебной системы, даже не извне. Сложились вполне определённые методы бюрократического руководства, которые практически лишают суды и судебную власть внутри самой системы её суверенитета, и это достигает таких размеров, что, как писали уже и авторы во многих публикациях, на самом деле превращается в проблему национальной безопасности.
Граждане не могут получить защиту в судах не потому, что у них нет закреплённых законом прав для этого, а потому, что суды ориентированы на другое. Дело в том, что сейчас в судебном корпусе преобладают такие процедуры формирования судебного корпуса и лишения судей их судейского статуса, которые практически сводят на нет конституционные принципы статуса судьи, такие, прежде всего, конечно, как его независимость и несменяемость.
Мы говорили на VII Всероссийском съезде судей о достаточно странном методе назначения судей на первые три года и выжидании в течение всех трех лет момента, когда можно убрать судью, если он вдруг оказался негодным. Негодного судью, конечно, нужно убирать, не дожидаясь истечения этих трёх лет. Но профессиональное формирование судейского корпуса пока не обеспечивается, оно организовано у нас по бюрократическому принципу.
И в связи с этим я хотела бы обратить Ваше внимание на то, от каких, собственно, сил зависит формирование судейского корпуса. Ведь назначение всех судей на должности (а это федеральные судьи) – это конституционное полномочие Президента. Вот та процедура, которая сейчас у нас существует для обеспечения исполнения Президентом этого конституционного полномочия, существенно ограничивает само это полномочие.
Потому что после квалификационного экзамена судьи весь остальной выбор в пользу или против кандидата является абсолютно закрытым: непонятно, как он происходит, мотивы выбора и предложения судьи Президенту не оглашаются, весь процесс обсуждения кандидатуры уже после рекомендации квалификационной коллегии непонятен; ясно только одно, что в Администрацию Президента ни один кандидат не может попасть без того, чтобы по его кандидатуре положительно не высказался Председатель Верховного Суда – не только соответствующего суда, предлагающего кандидата, но и Верховного Суда, мнение которого запрашивается. Очевидно, эти процедуры требуют большей прозрачности.
Кроме того, серьёзный ущерб принципу несменяемости судей до сих пор продолжает наносить та система удаления судей с должности, которая опробована и практикуется каждый день и основана на совершенно неопределённых основаниях удаления с должности и на недостаточно гарантированных механизмах.
С этой точки зрения очень хотелось бы поддержки идеи создания особого дисциплинарного органа, который состоял бы из судей, не работающих в общей судебной системе, потому что для тех, кто работает в судебной системе, сохраняется их зависимость от председателей соответствующих судов.
Я очень коротко приведу только два примера одиозности полномочий председателя суда, не говоря о распределении дел, о повышении квалификационных классов для судей. Председатели суда могут, например, устанавливать величину надбавки судьям, которая в силу закона положена им за особые условия, сложность и напряжённость судейской деятельности. Оказывается, это просто зависит от непосредственного начальника.
Судья, председатель суда обращается в квалификационную коллегию судей (и это второй мой пример) с предложением судью военного суда не оставлять далее на военной службе, решить этот вопрос путем голосования просто потому, что судья, выработавший свой срок нахождения на военной службе, не может оставаться членом военного суда. Я думаю, что с этим что-то нужно обязательно делать.
И последний мой тезис, на котором я хотела бы остановиться. Этот вопрос, фигурально выражаясь, можно обозначить как уголовно-правовые способы управления экономикой. Здесь уже об этом немножко говорилось, но я хочу, чтобы мы все оценили опасность этого явления с точки зрения самой судебной системы. Речь идёт о том, что уголовное преследование, развязываемое, произвольно возбуждаемое с одной целью определённого передела законно или незаконно приобретенного имущества, это уголовно-правовое преследование абсолютно может не учитывать законные судебные акты высших судебных органов других видов юрисдикции в сравнении с юрисдикцией уголовной.
Не признаются простым районным следователем акты высших судебных органов, таких как Высший Арбитражный Суд, подтвердивших законность владения собственностью. Они даже не опровергаются ни в каких процедурах, что в конечном счёте при уголовном преследовании просто противоречит конституционным принципам, таким как презумпция невиновности (потому что любое сомнение в доказательствах обвинения должно быть опровергнуто) и таким принципам, как законный состав суда для каждого дела.
Юридическая сила судебных актов такого вида методами, уголовно-правовыми, на самом деле абсолютно подрывается, и криминализируются гражданско-правовые отношения, в которых гражданско-правовое регулирование заменяется своеобразным гражданско-уголовным правом. Здесь большую и отрицательную роль играют также разъяснения Верховного Суда Российской Федерации по уголовно-правовым вопросам, которые позволяют в конечном итоге любую гражданско-правовую сделку представить как уголовный деликт.
Конечно, это не все вопросы. Мне бы хотелось только сказать, что представители Совета готовы участвовать в любой рабочей группе, подкомиссии, в любом рабочем органе, который занимался бы действительно тем, чтобы такого рода вещи выносились на законодательный уровень и именно с помощью закона устранялись бы из нашей правовой действительности, что, с моей точки зрения, прямое средство преодоления того, что мы называем правовым нигилизмом. Спасибо.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо. Пожалуйста, Ида Николаевна. .
И.КУКЛИНА: Уважаемый Дмитрий Анатольевич!
Я начну с заявления, которое звучит нетрадиционно для нашей организации, которая работает в военной сфере 20 лет уже. Мы обращаемся к Вам с призывом ни в коем случае не останавливать военную реформу, её стратегическую направленность; её заявленные цели должны быть сохранены, и реформа должна быть доведена до конца.
Вообще, слово «реформа» в военной сфере давно уже себя скомпрометировало, потому что все предыдущие реформы, которых было и объявлялось много (некоторые министры умудрялись не один раз объявлять военную реформу), – этот термин, конечно, скомпрометировал себя. Но тем не менее мы рассматриваем сейчас то, что делается в отношении Вооружённых Сил как реформу и просим довести её до конца, иначе у нас вообще армии не будет. За два десятилетия она стала представлять собой гниющие останки Советской Армии.
Конечно, мы понимаем, что эта проблема очень сложна. Вообще, клубок проблем вот этой большой военной корпорации, совершенно не контролируемый и плохо управляемый, – это миллион проблем. И мне бы хотелось говорить о многих из них, в том числе, например, о проблеме отмены некоторых отсрочек, проблеме восстановления некоторых отсрочек от призыва, проблеме охраны здоровья молодежи, то есть о здоровье призывников Вооружённых Сил, или, например, о проблеме розыска пропавших без вести. Тут много проблем. Но я не буду сейчас говорить об этих проблемах, потому что мы просто представим Вам свои письма и подробные разработки, а сейчас я хочу сказать о трех проблемах, которые «живые» и которые надо решать как можно скорее. И все эти проблемы касаются Южной Осетии, положения там и нахождения там российских войск.
Единственной правовой основой, которую мы можем рассматривать, определяющей правовой статус российских войск в Южной Осетии, являются Ваши указы, в которых говорится о том, что наши войска там исполняют функции по поддержанию мира. Проблема в том, что наше законодательство не предполагает участия военнослужащих по призыву в любых миротворческих операциях. Для этого нужно соблюдение определённых норм закона, которые не действуют в отношении солдат. Поэтому там наши солдаты, по существу, находятся незаконно, это противоречит российскому законодательству.
Теперь дальше. Проблема правового статуса российских войск касается не только солдат, военнослужащих по призыву, – она касается всех военных, которые там находятся. Мы приветствовали заключение Соглашения с Южной Осетией о правовом статусе пограничных войск по совместной охране границы. Аналогичные соглашения должны быть заключены, хотя бы временного характера (мы понимаем всю сложность этой проблемы, но хотя бы временного характера), в отношении остальных российских войск, находящихся в Южной Осетии, потому что сейчас вся юрисдикция, вообще вся правосубъектность любого военнослужащего определяется только одним – приказом его непосредственного командира. Уже были неприятные инциденты. И я не хочу, никто не хочет повторения каких-либо чрезвычайных происшествий. А там они есть и будут. Войска, находящиеся в таких условиях, неизбежно будут разлагаться, неизбежно будут случаться чрезвычайные происшествия, в том числе и вытекающие из контактов с местным населением. Вот надо восстановить юридический иммунитет российского гражданина в военной форме, надо разграничить в какой-то мере юрисдикцию между Южной Осетией и Россией, и надо сохранить полную правосубъектность военнослужащих, которые присутствуют в Южной Осетии. Эта проблема очень важна, потому что иначе просто ждите неприятностей.
И я ещё раз повторяю: проблема сложная. Возможно, постоянного соглашения сейчас быть не может. Возможно – я тоже это допускаю. Какие-то временные соглашения нужно сделать, потому что произвол со стороны командира, вот эта возможность произвола, полное всевластие и отсутствие контроля – они рано или поздно взорвутся каким-то нарывом.
И, конечно, надо отозвать из Южной Осетии всех военнослужащих по призыву.
И, наконец, третья проблема, тоже связанная с Южной Осетией. Для военных это очень важно, и мы их, в общем-то, понимаем. Это вопрос о получении статуса ветерана боевых действий. Вот у меня здесь листовка, которую я тоже Элле Александровне передавала, которую мы распространяем везде, где только можно, о розыске подполковника – лётчика, которого сбили над Цхинвалом. Вот кто он такой? Неужели он не ветеран боевых действий? Неужели те, кто, например, по моему личному опыту, кто-то из МИДа присутствовал, допустим, в Эритреи, вот они ветераны боевых действий, а лётчик Ковенцов, жив ли (мы надеемся, что он жив) или погиб ли, – он не ветеран боевых действий? А ведь это касается огромного количества людей. Сейчас получается полная разноголосица в решении этого вопроса. В перечне периодов боевых действий, дающих право на получение статуса, нет Южной Осетии и Грузии, а люди-то остались, и люди воевали, и люди жертвовали своими жизнями, и люди выполняли свой долг, и тем не менее они – не ветераны. Это просто несправедливо. Вот это надо исправить как можно, вообще, скорее. Спасибо за внимание.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо. Пожалуйста, кто хотел бы продолжить?
Пожалуйста, Людмила Михайловна.
Л.АЛЕКСЕЕВА: Тема моего выступления – «Мирное собрание: митинги и демонстрации, шествия и пикетирование», то есть право, гарантированное гражданам статьёй 31 Конституции.
Поскольку для рядовых граждан доступ к основным средствам массовой информации ограничен, особую роль имеют уличные акции как с политическими лозунгами, так и по чисто бытовым поводам. Для большинства граждан это единственная возможность донести свое мнение по вопросам, которые их тревожат, до сведения властей. Закон о свободе собрания у нас вполне демократический, но очевиден разрыв между этим законом и практикой его применения. Этот закон нарушается во всех регионах, и совершенно единообразно. Это заставляет думать, что действия представителей власти определяют неизвестные нам подзаконные акты, по существу отменяющие наше конституционное право на свободу собраний.
Так, по закону граждане обязаны лишь уведомить местные власти о намеченной акции. Обязанность властей – оказать им содействие в реализации этого права. Власти не вправе запретить публичные мероприятия, а могут лишь предложить изменить место и время его проведения. И это изменение должно быть обосновано и согласовано с организаторами акции. То есть право на свободу собраний первично, и ограничения не должны лишать права самого его содержания.
Выдвигая предложение об изменении времени и места в ультимативной форме, как это обычно делается, и отказываясь обсуждать альтернативные варианты с организаторами, власти обесценивают сам процесс согласования, который подразумевает равноправное участие сторон. Отправляя выступающих митинговать в безлюдные места, власти лишают их возможности выразить свое мнение целевой аудитории, тем самым делают выражение их мнения бессмысленным. Накладывая ограничения на численность участников публичных мероприятий, власти обычно обосновывают это превышением установленных норм предельной заполняемости данной территории. Но нормы должны быть едины для всех, а они увеличиваются в десятки раз, когда тоже место использует «Единая Россия» или движение «Наши».
Использование ОМОНа, применение физической силы против граждан допустимы, лишь когда существует реальная угроза перерастания мирного собрания в массовые беспорядки. К чести наших сограждан, могу сказать, что такое случается крайне редко, а вот грубое и даже жестокое вмешательство ОМОНа совсем не редкость. И преследование участников мирных протестных акций, увольнение с работы, административные аресты по надуманным поводам, лишение водительских прав, многое другое – тоже не редкость.
Господин Президент, требуется именно Ваше разъяснение представителям власти разных уровней, что участники мирных акций – не преступники, которых им следует обезвредить, а граждане, действующие в рамках Конституции.
По-видимому, надо пересмотреть те подзаконные акты, которые определяют действие наших властей по отношению к свободе собраний. Свобода собраний – это важнейшая форма обратной связи между властью и обществом, мирные протестные выступления – нормальная форма этой связи. Однако власти воспринимают любое протестное выступление как нарушение стабильности и, следовательно, считают, что это обнаруживает неумение их подчинённых контролировать ситуацию на вверенной им территории. Это заблуждение особенно опасно сейчас, во время кризиса, когда у граждан есть основания для недовольства. Невозможность его выражения законными средствами будет усиливать напряжённость и, действительно, может стать угрозой стабильности. Её сохранение обеспечит не силовое подавление протестов, а диалог по волнующим граждан проблемам и удовлетворение их законных требований.
Хотела бы обратить Ваше внимание, господин Президент, на ситуацию в Калининграде. Там на прошлой неделе прошел 25-й многолюдный пикет с одним и тем же протестом против закрытия лучшей в городе больницы, к которой приписаны все калининградцы, связанные с морем, а таких очень много и в городе, и в области. Больница расположена в центре города, и, видимо, кому-то приглянулась эта земля и эти здания. 25 недель происходят пикеты, но до сих пор никакой реакции со стороны губернатора и его окружения. Такая глухота к требованиям граждан – вот где опасность для стабильности.
Особо хочу сказать о ситуации со свободой собраний в Москве, это во многом является знаковым для всей страны. Руководство Москвы отказывается от любого диалога с организаторами акций и в случае разногласий выставляет против граждан милицию. Одно из объяснений – что митинги и шествия создают неудобства для жителей центральных районов.
В связи с этим неоднократно нам предлагалось создать московский «гайд-парк» – определённое место, где проходили бы все публичные мероприятия. Но предлагают набережную Шевченко, где расположены гаражи и абсолютно никто не увидит ни шествия, ни демонстрации. В Лондоне, господин Президент, Гайд-парк находится в самом центре, напротив королевской резиденции. В Москве естественным «гайд-парком» является Красная площадь, традиционное место проведения массовых мероприятий. Для этого требуется Ваше решение, господин Президент. Закон указывает, что порядок проведения публичных мероприятий на Красной площади определяется Президентом, однако этот порядок до сих пор не установлен. Положительное решение этого вопроса Вашим указом продемонстрировало бы уважение власти к правам и к свободам граждан. Спасибо.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо, Людмила Михайловна. Пожалуйста, кто хотел бы?
Г.ДЖИБЛАДЗЕ: Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Коллеги! Я продолжу разговор о положении неправительственных организаций, но уже с точки зрения прав человека, а именно реализации права на свободу объединений.
Право на объединение – одно из основных фундаментальных прав человека, закреплённых в международном праве и в российской Конституции. Вместе со свободой выражения и свободой собраний, о которых говорила сейчас Людмила Михайловна, они составляют триаду так называемых жизненно важных прав и свобод, без которых невозможно функционирование демократического правового государства.
Если недавно кто-то мог ошибочно, я считаю, полагать, что в условиях бурного экономического роста и политической стабильности, ставшей результатом централизации власти и увеличения роли государства, оно, государство, может обойтись без независимого гражданского общества, сегодня, в условиях кризиса, стало очевидно: без создания возможности для самоорганизации граждан, развития горизонтальных связей и диалога в обществе, общественного контроля над органами власти наша страна не выйдет из кризиса более крепкой, современной, демократичной, основанной на принципе верховенства права. Для того чтобы право на объединение было гарантировано, законодательство и государственная политика должны строиться на обеспечении независимости гражданских институтов и создании благоприятной среды для их развития.
Диалог с гражданскими организациями на равных, уважение, признание их самостоятельности, терпимость к инакомыслиям и свойственному НПО критическому взгляду на состояние дел – это важнейшее условие эффективной государственной политики по отношению к неправительственным организациям.
К сожалению, изменения в государственной политике и законодательстве об НПО, происшедшие в 2005–2006 годах, развернули отношение государства и гражданских институтов в противоположную сторону и за прошедшие три года оказали весьма негативное воздействие на положение НПО и свободу объединений. Напомню, что принятие поправок этих обосновывалось тем, что необходимо навести порядок в сфере регулирования деятельности НПО и предотвратить угрозы государству, которые, как считалось, возникали, когда НПО манипулируются враждебными силами из-за границы и вовлекаются в недопустимую политическую деятельность, занимаются экстремизмом и иными преступными действиями.
Спустя три года – а буквально на днях исполняется ровно три года с момента вступления этих поправок в силу – можно уверенно утверждать: они не только существенно ухудшили положение институтов гражданского общества, но и не достигли поставленных перед ними целей. Десятки тысяч организаций прошли через парализующие многодневные проверки и получили множество предупреждений, грозящих закрытием, потратили огромное количество времени, бумаг и нервов на общение с проверяющими и на мало что кому дающую отчётность – вместо того, чтобы заниматься своими общественно-полезными делами. Тысячи новых групп не могли зарегистрироваться, а ещё тысячи были закрыты по инициативе регистрационной службы.
При этом применение этого законодательства не привело к выявлению фактов в деятельности НПО, угрожающих национальной безопасности, или сколько-нибудь серьёзных масштабов противоправных действий со стороны НПО в России, кроме разве что неточности в заполнении новых отчётных форм или неаккуратности в ведении текущей документации. Сама идея об угрозах территориальной целостности, суверенитету, национальной самобытности со стороны НПО оказалась несостоятельной. Настоящие террористы и экстремисты, господин Президент, не пользуются этим законом и не регистрируют неправительственные организации.
Что же касается так называемой политической деятельности, то всем – и самому государству – сейчас уже ясно, что выработка и продвижение изменений в законодательстве о государственной политике и институтах является миссией и неотъемлемым правом гражданских институтов.
Чем мы занимаемся в этом Совете? Что мы сегодня обсуждаем? Конечно, вопросы политики, как и в других подобных экспертных консультативных органах. Однако сигнал о том, что НПО представляют угрозу государству, был дан. К сожалению, огульное очернение НПО представителями государства стало у нас в последнее время нормой. И месяца не проходит, чтобы высокопоставленные чиновники на уровне Правительства, глав регионов, глав ведомств не заявляли бы о том, что НПО поддерживают террористов-сепаратистов, оплачиваются организованной преступностью, пичкают наркотиками нашу молодёжь, переносят шпионские камни и так далее. Почти никогда конкретные факты не приводятся и организации не называются.
Всё это привело к формированию образа врага в лице неправительственных организаций, особенно тех, кто высказывает критические взгляды на проблемы и занимается наиболее сложными, чувствительными вопросами: противодействием коррупции, правами человека, экологическими проблемами, общественным контролем над правоохранителями. Значительной частью общественных организаций такой поворот был воспринят как наступление на гражданское общество.
В результате контролёры своей главной задачей восприняли выявление угроз, поиск нарушений в неправительственных организациях и наказание за эти нарушения. Возникла презумпция виновности НПО, а применение закона стало носить, по сути, не корректирующий и развивающий, а карательный и репрессивный характер. При том что серьёзных нарушений законов, как правило, не обнаруживается, на практике контроль по существу нередко был направлен на нахождение, а зачастую и на изобретение нарушений и проблем в деятельности НПО, в основном касающихся документооборота и выполнения требований собственного устава. Наведения порядка тоже не получилось – наоборот, возникла непредсказуемость, неопределённость, произвол и дополнительное количество бумаг.
Мы знаем, что международно-признанные нормы допускают вмешательство государства и ограничение прав только в тех случаях, когда оно предусмотрено законом, необходимо в демократическом обществе, имеет правомерную цель в целях государственной безопасности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков и преступлений или для охраны здоровья и нравственности, защиты прав и свободы других лиц. Наш закон этим требованиям не соответствует.
С изменением закона у НПО появились существенные проблемы на всех этапах взаимодействия с контролирующими органами: от регистрации до закрытия НПО. Как уже говорилось, по мнению экспертов, поправки 2006 года противоречивы, громоздки, возвели новые административные барьеры для НПО, создали условия для произвольного и выборочного применения, придали контролёрам избыточные полномочия по вмешательству в деятельность НПО, содержат коррупциогенные нормы и воспринимаются как политически мотивированные.
Сегодня, господин Президент, первоочередной задачей, на наш взгляд (это консолидированная позиция Совета), является срочная отмена ограничительных репрессивных поправок в законодательство об НПО от 2006 года. И мы считаем символически принципиальным и важным, чтобы они, эти поправки, были внесены непосредственно Вами, Дмитрий Анатольевич, до окончания весенней сессии Думы. Мы, не дожидаясь создания рабочей группы, создания нового законодательства, со своей стороны разработали эти поправки и готовы предоставить их Вам в кратчайшее время.
А вот следующим шагом после отмены этих поправок должна стать разработка и принятие нового развивающего законодательства по этому поводу, отвечающего и нашей Конституции, и общепризнанным международным правовым нормам и стандартам и направленного на создание благоприятных условий для развития гражданского общества и обеспечения эффективных гарантий реализации свободных объединений.
Спасибо.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо.
А.СИМОНОВ: В России сегодня с точки зрения общественных организаций установился климат безнаказанности преступлений против лидеров гражданского общества, журналистов, гражданских активистов, адвокатов. И безнаказанность – это продукт как бездеятельности, так и прямой деятельности правоохранительных органов, об этом уже отчасти сказали предыдущие два оратора.
Скажем, за последние два года несколько десятков журналистов были арестованы и избиты при освещении митингов протеста и марша несогласных. Деятельность здесь выражается в том, что омоновцев в выходные дни собирают в количестве, в три-четыре раза превышающем число заявленных участников, инструктируют, что они борются с врагами государства. А когда они творят произвол, наступает черёд бездеятельности, нарушителей закона не только не судят, но и всячески противодействуют возбуждению уголовных дел в отношении этих, с позволения сказать, правоохранителей. Полтора десятка журналистов, избитых при освещении декабрьской акции протеста во Владивостоке, испытывают сейчас этот механизм на себе, ровно сейчас, ровно в это самое время.
А с другой стороны, убийство Холодова, Политковской, Листьева, Щекочихина, Кирсанова – в Кургане, Маркевича – в Екатеринбурге – ни в одном ещё деле не выявлены ни убийцы, ни заказчики. И всякое, даже малое, продвижение на этом пути идёт через сопротивление ведомств, через хитросплетение государственных амбиций и частных интересов.
Как шло, например, расследование наиболее известных случаев убийства журналистов? Взять Тольятти, Иванов и Сидоров, два убитых редактора одной и той же газеты. Как здесь действует этот механизм?
Первое: ни за что не признавать, что мотивом убийства является журналистская деятельность. Второе: оба раза через неделю после убийства хватают кого попало, затем появляется, бывший теперь, заместитель Генерального прокурора Колесников и объявляет во всеуслышание, что виновные найдены и их будут судить. В одном случае из троих арестованных двоих отпустили за недоказанностью, третий умер в тюрьме, суда не было.
Во втором случае арестовали сварщика, били так, чтобы сознался, но в суде обвинение рассыпалось, его освободили за непричастность к преступлению. Оба случая – «висяки», следствие приостановлено, доступ к материалам обоих дел закрыт, убийцы на свободе и могут творить свои бесчинства дальше.
Анализируя статистику убийств журналистов, мы выяснили, что в среднем эти убийства расследуются должным образом в восемь раз реже, чем убийства и другие тяжкие преступления в отношении обычных граждан.
А в последние годы возникла новая тенденция, жертвой её стали руководители и активисты гражданских организаций, профсоюзные деятели в Тольятти, Колпине, Санкт-Петербурге, участники движения «Солидарность». Станислав Яковлев – два дня назад выбиты зубы и сломан нос, неделей раньше Лев Пономарёв – руководитель движения за права человека, Елена Васильева – руководитель организации «Забытый полк», избит и обезображен редактор «Химкинской правды» Михаил Бекетов, прямые угрозы присутствующей здесь Светлане Алексеевне Ганнушкиной и Галине Кожевниковой, убийство адвоката Маркелова и журналистки Бабуровой.
Знаете ли Вы, что в «Новой газете», с редактором которой Вы встречались позавчера, введено правило встречаться с обращающимися в газету только под наблюдением службы безопасности? А что им делать, если только убитых журналистов в газете пять?
А что делать нам, если расследование по избиению Пономарёва начали только тогда, когда мы объявили пресс-конференцию по бездеятельности правоохранительных органов? Кстати, на этой пресс-конференции было целых четыре телевизионных камеры, из них три – иностранные. Что делать, когда мы не первый уже год обращаемся и к Вам, и Вашему предшественнику с просьбой проявить милосердие к людям, которые, с нашей точки зрения, безвинно получили 14 и 12 лет лагерей? Я говорю о Сутягине и о Данилове. Мы так и не удостоились ни одного ответа на наши письма. А между тем в обоих процессах были вопиющие нарушения правосудия, безграмотные экспертные заключения и граничащее с издевательством попрание здравого смысла. Дочитает ли кто-нибудь эти письма?
Пользуясь возможностью, обращаюсь к Вам непосредственно сегодня и сейчас. Надо принимать меры по изменению климата в стране, где инакомыслие и гражданская активность приравниваются правоохранительными органами к преступлению против государства. И опасность насилия по отношению к гражданским активистам, журналистам и адвокатам сопровождает их ежедневно.
О чём мы Вас просим? Выступая по телевидению, найдите возможность дать этим случаям политическую и нравственную оценку, чтобы люди знали: Вы – наш единомышленник. Дать указание руководителям правоохранительных органов взять под личный ответственный контроль каждый из перечисленных или подобных случаев и не пренебрегать обязанностью информировать общество о принятых мерах. Потребовать от них эффективно реагировать на имевшие место угрозы. Надоело, честно говоря, слушать: не убили, ну и слава богу, вот как убьют, приходите, поговорим с вами.
Есть предложение: нельзя ли принять поправки в соответствующие законы, приравняв гражданских активистов, журналистов и адвокатов к государственным служащим, к сотрудникам правоохраны и судьям? Есть и другие предложения. Всё это изложено в нашем письме, его Вам передаст Элла Александровна. Спасибо за внимание.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо.
Пожалуйста.
И.ЯСИНА: Дмитрий Анатольевич, спасибо большое, что так долго нас слушаете. Я постараюсь говорить коротко и буду говорить экспромтом.
Элла Александровна в своём вступительном слове говорила о том, что, наверное, наибольшая потребность общества сейчас в его гуманизации. Стране досталось страшное наследство. Нам с Вами как гражданам и Вам особенно как Президенту. Весь XX век – это отрицание ценности человеческой жизни, весь XX век – это, мягко выражаясь, попрание прав человека. А сейчас мы, дети и внуки тех, кто этот XX век прожил, должны, поскольку мы уже в XXI веке, эту ситуацию как-то попытаться изменить. И на Вас тут, лично на Вас как на Президенте и на всей верхушке, элите, как угодно назовите, огромная ответственность. Потому что Россия – это страна, где власть если не сакральна, то чрезвычайно уважаема, так скажем, обожествляема кем-то. И пример, который она подаёт, всегда пример для подражания. Пока что примеры, подаваемые властью, не самые хорошие.
Говорили о коррупции, говорили о том о сём. Я считаю, что корень всех этих проблем, коллеги, о которых вы сейчас так хорошо и долго говорили, в значительной степени в отрицании ценности человеческой жизни и в отношении к достоинству человека. Более того, человек сам забыл, что у него есть личное достоинство.
Понимаете, примеры милосердия, примеры гуманного отношения должны у нас прежде всего исходить сверху, от вас, от ваших жен, от ваших детей. Я совершенно серьёзно об этом говорю. Вспоминаются примеры из европейской истории начала XX – конца XIX века. По большому счёту, мы же с вами понимаем, что мы сейчас именно этот период и проходим. Но по большому счёту мы в своём развитии по-другому прошли все эти века, правда? И на Вас огромная ответственность, и на этих министрах, и на этих депутатах Государственной Думы, чтобы они показали, что они все готовы это делать. Понимаете, не один какой-то городской сумасшедший. Ведь у нас тот, кто занимается благотворительностью, это такой фанатик, совершенно ненормальный человек. А это должны делать все, тем более сейчас, в кризис.
Много говорили о задействовании человеческого потенциала. Боже мой, как много чего мы можем сделать, просто перенастроив кнопку телевизора, просто смотря не про убийства и не котлеты из внучки – как шутит моя собственная дочь: там рассказывают опять про котлеты из внучки, – а про другое. Людям ведь на самом деле это тоже интересно.
Я занимаюсь и благотворительностью, и просвещением, и у меня нет по этому поводу уныния совершенно. Я знаю, как люди на это реагируют. Более того, люди, которых я собираю на благотворительные концерты, говорят мне спасибо. Говорят мне спасибо за то, что я выдернула их из дома и собрала с них по три тысячи рублей в пользу Тарусской районной больницы.
И ещё один момент очень важный. Я сама инвалид-колясочник, поэтому я не могла встать, когда Вы со мной здоровались. Я не буду рассказывать в красках, как сложно жить мне в нашей стране. Но это тоже небезнадёжная ситуация. Не так давно я встречалась с тётенькой, руководителем департамента социальной защиты округа Колумбия, то есть столицы Соединённых Штатов, ей 61 год, и она рассказывала, что, когда ей было пять лет, её мама собиралась отдать её в школу, эту девочку в школу не брали, потому что понятия «инклюзивное образование», то есть «совместное образование», тогда не было. Не было пандусов, не было ничего вообще. Это 50-е годы, Соединённые Штаты Америки. И вот сейчас этой девочке 61 год, и ей доступно всё. То есть изменения, я к чему это говорю, изменения в течение одной человеческой жизни очень радикальны, и они сделали это сами, её мама, мамы таких же детей, которых не брали в школу. Понимаете, тут гражданская активность чрезвычайно важна. А у нас матери детей-инвалидов считают, что они выживают. Они выживают, это правда, но объяснить им – наш долг, гражданских организаций, что без их активности никто не встрепенётся и никто не придёт им на помощь. Почему не помогают инвалидам? Я уверена: потому что их нет на улицах, потому что о них просто не знают. Вот я есть на улице, вы знаете, мне все помогают, мне предлагают помощь, руки, понести коляску, а коляску надо носить постоянно, потому что ни одного пандуса нет. Но я всё равно позитивна, это можно решить. Более того, это даже не очень дорого, просто нужны поправки в законодательство. Наше законодательство об инвалидах замечательное, там всё есть, кроме двух пунктов: ответственность за неисполнение и сроки, поэтому это всё благие пожелания, и не более того.
Гуманизация общества нужна во всём, нужны примеры, позитивные примеры, их много. Нужны фильмы о людях, которые преодолели, нужны истории успеха. Вы знаете, ведь у нас действительно зомбированное в значительной степени население. Покаюсь, вот готова использовать этот элемент зомбирования в позитивных целях, но надо стать добрее, нужно протянуть руку помощи тем, кто в этом нуждается. Ещё раз, Ваша роль, Вашей семьи, Ваших друзей, одноклассников Вашего сына, чтобы учиться в одном классе с Ильёй Медведевым было не просто престижно и круто, а чтобы это какие-то определённые обязательства включало. Понимаете, чтобы эти дети ходили в хоспис читать умирающим людям книжки, стихи, и так делают, понимаете? Элеонора Рузвельт, будучи маленькой девочкой, ходила в Бруклине в школы для эмигрантов учить их английскому языку, её туда отправляли её родители. А потом, когда её муж, инвалид-колясочник, стал Президентом, она говорила: «Я – ноги своего мужа», – и спускалась за него во все шахты, на все заводы лазала.
Последнее, что я хочу сказать. Это напрямую относится тоже к гуманизации общества. История Наташи Морарь и Ильи Барабанова лично для меня очень близкая, потому что для меня это дети, они ровесники моей дочери. Они разделены. Я не говорю про юридические правила, конвенции о воссоединении семей и так далее. Но этим детям даже не объяснили, почему они не могут быть вместе. По нашей информации, которую мы получили и от журналистов из Молдавии, и от семьи Наташи, она сейчас дома. Её вызывали в Генпрокуратуру, она давала показания. Никаких мер воздействия, то есть ни подписки о невыезде, ни задержания – ничего к ней не обращено. Она абсолютно невиновна, даже по мнению молдавских властей. Но тем не менее ощущение, что наша страна начала портить этой девочке жизнь и её мужу, не даёт мне покоя. Мы будем очень внимательно следить за этим, я имею в виду членов Совета, мы договорились, за этой историей, потому что мы хотим быть милосердными как страна, мы хотим и в мелочах, и в крупном замечать банальные человеческие проблемы.
И последнее. Господин Президент, я очень хочу гордиться своей страной, и я очень хочу гордиться своим Президентом. У меня для этого есть ещё какое-то время. Я готова делать всё, что я могу, и все мои коллеги тоже. Вы знаете, мы ведь правда в силах это сделать, пока мы живы. Давайте начнём. Спасибо.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо большое. Пожалуйста, кто хотел бы?
С.СОРОКИНА: Ещё раз здравствуйте. Я тут целое выступление заготовила, но сейчас буду сокращать басню по ходу, потому что уже долго сидим и потому что тема «дети» – это Вам очень знакомая тема, здесь много чего объяснять не надо и убеждать в важности тоже не надо. Мы подготовили несколько писем с Алексеем Ивановичем, которые касаются этой проблематики, а Элла Александровна Вам их уже, наверное, положила.
Я только хочу сказать, вот именно Вам хочется сказать, потому что у нас, когда система не срабатывает, то очень хочется обратиться к царю-батюшке для того, чтобы он бросил свой взгляд. Пока ехала сюда, на встречу, мне обзвонились всякие разные общественные деятели, представители детских общественных организаций для того, чтобы именно до Вас донести, сказать и так далее.
Вот о чём хочу сказать? В первую очередь, конечно, о пресловутом законе об опеке и попечительстве, потому что весь прошлый и позапрошлый год мы с Минобразования и с представителями общественных организаций бились за некую его иную редакцию, но, к сожалению, проиграли эту битву. До сих пор не могу понять ощущения депутатской позиции – что-то вроде «назло маме отрежу ушко». Вот не понимаю, почему из закона об опеке было вымарано понятие «патронат». Хочу обратить Ваше внимание на это, потому что именно патронат, социальный патронат, патронатное воспитание, позволяет устраивать детей-сирот старше семи лет и детей-инвалидов в замещающие семьи, которых не берут вообще-то при любом другом виде семейного устройства. Так вот, патронат позволяет, потому что это солидарная ответственность государства и новой семьи. Но это понятие вымарано.
Очень просим Вас снова как-то инициировать рассмотрение поправок к этому закону. Есть, они подготовлены, эти поправки, и Министерством образования. Пожалуйста, обратите внимание, опыт хороший.
На что ещё хотела обратить внимание? Меня очень поразило, в одном из исследований, которое мне дала Татьяна Михайловна Малева, это то, что мы вот считаем, что пенсионеры у нас самая бедная часть населения, оказывается, это не так. Самые бедные у нас в стране это семьи, у которых есть двое или больше детей. По глубине и, что называется, ширине бедности никто не сравнится с многодетными семьями, это ужасно. Я думаю, что кризис здесь не улучшит ситуацию, а ухудшит её.
Поэтому хотелось бы обратиться в первую очередь с такой просьбой: инициировать увеличение размеров детских пособий, я думаю, в разы, потому что в противном случае это никак не поправляет ситуацию. У нас ведь есть тревожная тенденция сокращения детского населения.
И ещё одна тревожная тенденция – это то, что касается детей-сирот. У нас уменьшается число детей, устроенных в замещающие семьи. И опять же кризис, наверное, здесь тоже внесёт свою не лучшую лепту. Поэтому нужно думать, что с этим делать. Нужна, может быть, всё-таки национальная программа преодоления социального сиротства и какой-то лучший опыт применять. И, знаете, здесь что важно? Мне кажется, здесь очень важно исключительно государственную цепочку ответственности разорвать.
Потому что у нас исключительно государственные чиновники, государственные органы опеки этим занимаются, никого не подпускают, учреждения довольно закрытые, особенно когда речь идёт о сиротских и инвалидных учреждениях, это вообще ужас. Так вот нужно, чтобы здесь всё-таки допускалось участие профессионалов, участие тех самых общественных организаций. Потому что если будут постоянно одни чиновники только этим заниматься, то мы так никогда и не выберемся из этой пропасти.
Ну и, собственно говоря, уже завершая, я вот что хотела сказать. Пожалуйста, обратите внимание на то, что нужно всё-таки содействовать созданию центров подготовки приёмных родителей и опекунов, а также профессиональному сопровождению семей. И я думаю, что необходима пропаганда идеи партнёрства, а не противостояния государства и общественных некоммерческих организаций, и нужна активная социальная реклама, которой практически нет на наших центральных телеканалах.
Хочу, кстати, обратить ваше внимание, что в недрах нашей Госдумы вызревает новый законопроект, который может довести ситуацию до абсурда. За социальную рекламу предлагается брать деньги, как за коммерческую. Если этот закон будет принят, то тогда мы останемся без социальной рекламы вообще.
И самое последнее, о чём я хотела сказать. Знаете, я среди тех 95 тысяч, кто подписал обращение в Ваш адрес по поводу Светланы Бахминой. При всей моей нелюбви к коллективным письмам я это сделала. И хочу сказать, напомнить Вам про Светлану Бахмину и про то, что, на мой взгляд, практику условно-досрочного освобождения надо всё-таки как-то шире и активнее применять в отношении женщин, которые имеют несовершеннолетних детей, или беременных, которые рожают в условиях заключения. Мне кажется, эта практика условно-досрочного освобождения тех женщин, чьи преступления не связаны с преступлениями против личности или, например, с наркотиками, какими-то ещё статьями, конечно, каждый раз индивидуально, всё-таки эта практика должна применяться гораздо активнее. Мне хочется надеяться, как и Ирине, что мы не в самой немилосердной стране живём. Очень хочется. Спасибо.
С.ЯМЩИКОВ: Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Я понимаю, что трудно так долго слушать, но я прошу буквально несколько минут по нашим проблемам.
Культура у нас всегда на остаточном, так сказать, принципе. За последние 20 лет, к сожалению, много бед произошло в деле охраны памятников, очень много, больше, чем хотелось бы. Но самая страшная на сегодняшний день беда – это то, что мы практически потеряли один из важнейших наших городов – город-музей – город Псков. Причём я Вам должен сказать, что последние четыре года все средства массовой информации: начиная от ВГТРК и кончая газетами «Известия» и прочими – всё время говорили об этой тревоге. Причём говорили резко, что Псков сейчас находится в состоянии (в смысле памятников и природы) гораздо более страшном, чем в июле 1944 года, когда оттуда ушёл последний нацист. Это совершенно точно.
Город застроен таунхаусами рядом с памятниками – побольше, чем на Рублёвке. А в это же время все памятники сгнили. Строится гостиница типа spa, многозвёздочная, в 20 метрах от уникальнейшего памятника XV века, который занесён во все списки ЮНЕСКО. Храм гниёт. Говорят: им станет стыдно, они дадут деньги на реставрацию церкви. Они снесут и сделают там казино – это им гораздо более выгодно.
Два губернатора (сначала Михайлов, потом Кузнецов) не обращали никакого внимания. Было аморально отмечать 1100-летие Пскова, когда все памятники разрушались, а они в один день открыли два памятника святой княгине Ольге: один – церетелевский, другой – клыковский. Я сказал Михайлову: «Это же город Глупов получается». Часовни строят, когда разрушаются памятники, всё время молчит почему-то владыка Евсевий. Кремль и Троицкий собор эти таунхаусы просто вписали в своё пространство. Ссылаться на кризис не нужно, после войны было гораздо страшней, чем сейчас. Но когда ещё была война, начали восстанавливать дворцы и парки Ленинграда, Новгорода, Пскова. И когда я 50 лет назад приехал в Новгород и Псков, я думал, что там разруха. Всё было сделано: церкви выбелены, мы могли там работать, гулять, а сейчас в Пскове невозможно подойти к этим церквам. Причём должен вам сказать, Новгород – 200 километров, а там всё в идеальном порядке по сравнению с Псковом. Я считаю, что сейчас надо объявить призыв. Завтра у нас большое совещание во Пскове, там новый молодой губернатор, мы с [Григорием] Ивлевым, председателем Комитета по культуре [Государственной Думы], проводим совещание по всем вот этим болевым вопросам.
Надо помогать, Дмитрий Анатольевич, это же наше порубежье, рядом шенгенская зона. Возьмите: Покровская башня XVI века, которых нет в Европе, – сгорела крыша 20 лет назад, превратили всё в туалет. И когда Аркадий Мамонтов показал по телевизору этот сюжет, сразу в газетах написали: «280 миллионов рублей на восстановление». Я позвал реставраторов-деревянщиков, они сказали: «10 миллионов».
Уже потом, через месяц, господин Батурин, небезызвестный Вам, объявил тендер на эту башню: там ресторан делает. Мы сказали: только через наш труп. А псковская реставрационная мастерская в 20 метрах от башни построила 9-этажный жилой дом. Это всё происходит в Пскове.
И ещё одно. В Пскове есть одно благополучное место – это Пушкинский заповедник в Михайловском. Директор – член президиума Совета по культуре Георгий Николаевич Василевич. Последние полгода местные органы устраивают «маски-шоу», выемки документов. Когда мы пытались узнать, кто, сказали: заказ идёт из Москвы. И сейчас Георгий Николаевич уже месяц лежит в тяжелейшем состоянии в больнице после всех этих проверок. Если они и Михайловское уничтожат… Причём начали наконец-то возрождаться праздники пушкинские – это очень важно, – я Вам привёз приглашение на Пушкинский день поэзии. На это надо обратить серьёзное внимание.
Я говорил с Вашими советниками, с Лаптевым, они знают это, они нас всячески поддерживают, мы надеемся и на Вашу поддержку. И вот примите приглашение на Пушкинский праздник. 21 апреля проводим в Доме Пашкова первое российское присуждение премии хранителям наследия – очень важное событие. Хотелось бы, чтобы Вы обратились к этому.
И последнее. Министерство культуры меня попросило, я дал проект – указ об учреждении звания «Заслуженный реставратор Российской Федерации», потому что реставраторов никак не отмечают. Спасибо Вам большое.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо.
С.ГАННУШКИНА: Я очень коротко. Просто если я сегодня не скажу, то мои беженцы меня растерзают, наверное, к вечеру просто.
Я хочу сказать о проблеме тоже гуманитарного, естественно, направления – это положение беженцев и других видов мигрантов, которых у нас в стране очень много и которые тоже нуждаются в гуманизме, безусловно, так же, как и дети, инвалиды, они тоже требуют вложений. И, что самое главное, наше законодательство совершенно не устроено так, чтобы там было то, о чём говорила Ирина Ясина: ответственность и сроки. Сказано, что они имеют право на то, сё, третье, десятое, но не сказано, в какой срок государство обязано выполнить эти обязательства.
И у нас есть несколько групп, обязательства по отношению к которым не выполняются уже почти 20 лет. Это 25 тысяч людей в Осетии, из внутренних районов Грузии, которые уже получили российское гражданство, но не получили никакого жилья, находятся в жутком положении. Это лица без гражданства из Абхазии. Сегодня признана Абхазия, мы не можем говорить о грузинах как о сфере ответственности Грузии, мы обязаны относиться к Абхазии как к независимому государству, которое отказывается принять беженцев назад. А, следовательно, те 30 тысяч грузин, которые выехали из Абхазии, вернуться туда не могут, должны быть легализованы.
У нас не решена до сих пор проблема бакинских армян. Нас упрекают в том, что мы не защищаем русских. Русские, которые покинули Чечню и не вернутся туда очевидно, получают на своё жилищное обеспечение 120 тысяч рублей. Понятно, что это деньги, на которые нельзя купить даже развалюху в деревне. И это позор, надо сказать, потому что, когда государство понимает (мы Вам писали, кстати говоря, неоднократно, и Путину писали, и говорили об этом), когда государство понимает, сколько нужно заплатить, как в Пригородном районе, то даётся три миллиона, до трёх миллионов семье, и это минимум, который возможен для того, чтобы люди себя жилищно обеспечили.
Я хочу сказать, что мне бы очень хотелось говорить о реформе миграционной политики, как тут говорилось о других реформах, у нас нет миграционной политики, и говорить тут не о чем. За последние годы шесть раз реорганизовывалась Федеральная миграционная служба, ликвидировали правительственную комиссию по миграционной политике, и нет концепции миграционной политики. Я очень просила бы быть Вас инициатором восстановления правительственной комиссии по миграционной политике с участием учёных, естественно, Федеральной миграционной службы, с которой мы сотрудничаем и которой я очень сочувствую, и общественных организаций.
Я очень прошу обратить внимание на те несколько групп, о которых мы пишем. 20 лет проблемы не решаться не могут. Люди не могут пребывать на территории России вместо того, чтобы жить в России. Спасибо.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо.
С.ЦЫПЛЕНКОВ: Удивлен и рад, что всё-таки нашлось время поговорить и об экологии. В принципе это не в традициях нашей страны, на экологию времени не хватает до тех пор, пока гром не грянет. Но если посмотреть на цифры, сколько человек живёт в неблагоприятных экологических условиях, а это десятки миллионов, состояние водоёмов, воздуха, отходы, гром грянул. Дмитрий Анатольевич, гром грянул.
Вы знаете, когда в прошлом году Вы и Владимир Владимирович Путин выступали на Совете Безопасности, экологи испытали шок, в хорошем смысле этого слова: неужели наконец-таки власть решила обратить внимание на экологическую проблематику. Единственный вопрос, который волновал: что будет дальше. Боялись, что будет по формуле: хотели как лучше, а будет как всегда.
К сожалению, через год можно сказать, что большая часть тех вопросов, которые поднимались на Совете Безопасности, не выполнена. Более того, через полтора месяца после Совбеза мэр Лужков подписывает постановление о строительстве кольца мусоросжигательных заводов, потом санкт-петербургское руководство, ряд других городов, и это несмотря на то, что мусоросжигание – это тупиковый путь решения этой проблемы и в экологическом, и в экономическом смысле, большинство стран уже ушло от этого метода. Это происходит несмотря на то, что это прямо противоречит тому, что говорилось на Совбезе. Я даже позволю себе цитату из Вашего выступления. Вы сказали: «Сектор чистых технологий невозможен без решения вопросов утилизации вторично использованных отходов. Считаю, что действительно современный вариант ответа на ситуацию – создание в стране целой отходоперерабатывающей индустрии, переход на ресурсосберегающие технологии».
Дмитрий Анатольевич, в начале февраля Вашей Администрации было передано более 100 тысяч обращений граждан России, которые фактически поддержали Ваш подход. Пока ничего не сделано. От Совета, насколько я понимаю, предложения тоже были переданы, есть детальные предложения, но необходимо как можно более срочно ввести мораторий на строительство новых МСЗ, иначе потом будет поздно.
Другой пример того, что у нас идёт не всё так, как Вы в том числе говорили, призывали к ситуации с охраняемыми природными территориями. Площадь ОПТ в масштабах страны – это первые проценты, но это самые уникальные в природном смысле территории нашей страны, и их кошмарят почище, чем малый бизнес, поверьте мне, все кому не лень, все уровни власти.
Пример один хотя бы привести – это ситуация заказника «Утриш», Краснодарский край. То, что это верх цинизма, особенно если смотреть через призму Ваших выступлений. Там вместо того, чтобы создать заповедник, как запланировано было Правительством, происходит уничтожение территории, вырубка, а это уникальные вековые можжевело-фисташковые леса. Ничего подобного у нас в стране больше нигде не сохранилось.
Почему там всё это происходит? Все местные жители уверены, а местная власть с удовольствием поддерживает эту уверенность, что там планируется строительство объектов Управления делами Президента. То есть Вашим именем, под Вашим именем осуществляется тот самый правовой нигилизм. Только благодаря общественности временно удалось приостановить уничтожение этих уникальных лесов. Почему временно? Потому что я узнал, что неделю назад в МПР поступило задание подготовить проект создания национального парка. А почему? Потому что национальный парк, его режим, позволяет выделить территорию под застройку, позволяет уничтожить леса.
Опять-таки в Вашу Администрацию обратились тысячи граждан России с призывом создать заповедник, как это было запланировано Правительством Российской Федерации, на этой территории. А для заповедника территория должна быть зарезервирована, иначе уничтожат. Под Вашим именем, под именем Управления делами – уничтожат. Это слишком лакомый кусок, уникальный кусок сохранённой девственной природы.
Эти два примера с отходами и охраняемыми территориями иллюстрируют на самом деле общую ситуацию в нашей стране. Я бы так сказал, что у нас произошла деградация природоохранного законодательства и природоохранных институтов. Много комплексных и системных проблем – может быть, одно из заседаний Совета будет посвящено экологическим вопросам.
Сегодня я бы хотел одну проблему упомянуть. Это то, что у нас начиная с 2007 года фактически уничтожен институт государственной экологической экспертизы. Произошло это в рамках совершенствования закона о градостроительной деятельности. В результате осталась только градостроительная экспертиза, которая имеет вполне определённую задачу – оценку соответствия проекта техрегламенту. Техрегламента по экологической безопасности не существует и не планируется – у нас нет инструмента.
Благодаря Олимпиаде в Сочи, под давлением МОК, восстановлена госэкоэкспертиза на федеральных охраняемых природных территориях, но это не решает весь комплекс проблем. Я просто проиллюстрирую, что теоретически у вас под окнами может быть построено химически опасное производство или лес вокруг вашей дачи может быть уничтожен. У государства нет никаких рычагов для того, чтобы оценить экологические последствия этих действий и остановить их. Я, надеюсь, в Вашем случае Вы сумеете это остановить, но не в правовых рамках. А остальные 142 миллиона граждан России не имеют никаких правовых возможностей, и государство не имеет правовых возможностей оценить это всё.
Дмитрий Анатольевич, государственная экологическая экспертиза просто должна быть восстановлена. Это точка зрения Совета.
И последнее, на что я хотел обратить Ваше внимание, это ситуация с глобальной экологической проблемой – с проблемой изменения климата. Мы – одна из немногих стран, у которой нет национальной стратегии по этому вопросу, нет даже госструктуры, которая отвечает за разработку и исполнение этой стратегии. Много на эту тему можно говорить, хотел бы просто один момент упомянуть. Мы никогда не построим современную инновационную экономику, если мы будем увеличивать энергозатратность нашей экономики. А все стратегии, которые существуют на сегодняшний день, направлены на увеличение энергозатрат. Энергетическая стратегия к 20-му году в два раза увеличит энергозатратность, а это напрямую связано с вопросами климата. На мой взгляд, на наш взгляд, необходим политический сигнал.
Дмитрий Анатольевич, если Вы заявите, что Вы лично примете участие во встрече государств, посвящённой вопросу изменения климата, которая планируется в конце этого года, в декабре, в Копенгагене, и убедите лидеров, например, «восьмёрки» лично принять участие в этой встрече, встрече, которая обязана принять решение по этой проблеме, это будет просто шикарно. Глобальная проблема, она нуждается в глобальном мировом лидере, почему бы нашей стране не стать этим климатическим лидером? Тем более что антиклиматический лидер был уже – Джордж Буш, но его сейчас нет.
И заканчиваю Вашей цитатой. Дмитрий Анатольевич, опять-таки перед этим самым Совбезом выступая и говоря об огромных экологических проблемах, Вы сказали: «Решать такие задачи необходимо путём совместной работы всех уровней власти и общественных экологических организаций, они к этому готовы», – абсолютно правы, общество давно к этому готово, и общество давно ждёт, чтобы власть была готова к совместному решению этих проблем. Спасибо.
Д.МЕДВЕДЕВ: Спасибо.
В.ГЕФТЕР: Просто по алфавиту после экологии идёт такое слово, как экстремизм. Должен Вам сказать, что с моей, по крайней мере, точки зрения, вообще такой проблемы в стране нет, если не говорить о двух вещах: о терроризме, который почему-то ввели уже в рамки чуть ли не экстремизма, а это всё-таки совершенно отдельное явление, и о российском ксенофобном насилии, в первую очередь против личности, о насильственных преступлениях.
Я не буду Вам описывать картину того, что творится в последние годы, и, к сожалению, несмотря, правда, на заметную позитивную тенденцию в работе правоохранительных органов по преследованию, и судебному в том числе, виновных в этих кошмарных античеловеческих преступлениях против иных, всё равно проблема не уходит. И это всё написано опять же в той же аналитической справке, которую мы Вам передали.
Но всё дело ещё в том, что она, конечно, время от времени осложняется самыми разными фобиями. То у нас была исламофобия, которая, в общем, и не ушла в некоторых регионах, сейчас, в кризис, она может ещё ухудшиться, связанная с мигрантофобией, и так далее.
Появилась совсем ещё другая, казалось бы, неожиданная для нас проблема, связанная с тем, что мы называем неправомерным антиэкстремизмом. То, что и совершенно резиновое, абсолютно часто не укладывающееся ни в какие рамки даже здравого смысла федеральное законодательство ухудшается кошмарной правоприменительной практикой по отношению ко многим людям, которые причислены у нас к экстремистам. Многие уже говорили тут и о нападениях, и о всяких других вещах.
Я могу Вам сейчас просто рассказать одну вещь, проще иногда на живом примере. Вот сейчас в московской тюрьме, в СИЗО, сидит молодой человек, 23-летний выпускник философского факультета, вернее, недоучившийся, Алексей Олесинов, которому грозит в день рождения Гитлера приговор 5 лет тюрьмы, хотя он ничего практически не совершал, только за то, что следствие и другие органы считают его одним из лидеров движения «Антифа». Я не сторонник этого движения, как и многих других, довольно радикальных по взглядам, но не по насилию молодёжных течений. Но когда человека за какую-то мимолётную стычку, совершенно даже не с правоохранителем, а с другим человеком, закатывают на пять лет в зону, возможно, я подчёркиваю, то это и говорит о том, на что же нацелены наши правоохранительные органы.
И поэтому мы Вас в связи с этой проблемой, как расистского насилия, так и неправомерного антиэкстремизма, просим Вас об одном, но, нам кажется, всё-таки могущим подвинуть немножко шажке. Это кроме публичных заявлений осуждения одного и другого в разном понимании, всё-таки надо сконцентрировать усилия государства и общества, скоординировать разные правоохранительные и прочие ведомства. Для этого мы предлагаем или комиссию по проблемам вот этого расистского насилия, ксенофобии и дискриминации, или ещё лучше, может быть, спецпредставителя, или, как сейчас ввели, национального координатора. Нужен человек, который сконцентрирует не только государственные, но и наши все общественные усилия. А у нас много наработок и по законодательству, и по конкретным практикам работы с правоохранительными органами. Потому что если Вы посмотрите на ту питерскую книжку из МВД, которую Вам дали, Вы поймёте, чем подчас пичкают будущих милиционеров или других правоохранителей с точки зрения экстремизма.
Вот если мы сейчас не сконцентрируем в кулаке и не начнём общее, но единое наступление на эту беду, она может стать такой же широкой и острой, как и многие другие, о которых Вам сегодня говорили.
|
